Сергей Чичин - Поход клюнутого
— Требую присутствия своего адвоката, — обиделся Бинго и притянул к себе кружку с сидром, которым тут за недержанием пива отпаивали личностей невысокого полета.
— Что за такой адвокат?
— Это из гномской юридической практики. Когда тебя в чем-то обвиняют, выставляешь заместо себя бугая в семи железных шкурках да с таким дрыном, чтоб от стены до стены, и пускай-ка сперва через него протолкаются.
— То есть признаешь свою вину?
— Ни за что! Колпак суть боевой трофей, а денег в глаза не видал. Никаких. Никогда.
— Как, сержант, у вас такие споры решаются? — осведомился Торгрим бесстрастно. — Есть, слыхал я, суд меча в здешних краях, так я готов свою правоту на нем доказать.
— Уж ты докажешь, — хмыкнул сержант. — На тебя и всех четверых спустить — пух и перья полетят, я уж вижу. Однако что ж мне делать с вами? Кляу… жалоба, то бишь, подана по всем правилам, сыскался среди пострадавших грамотный, пергамента не пожалел. Налицо признание в битье и часть похищенного. Должен вас, проезжие, пригласить пройти со мной, а поутру доложу в магистрат, там уж с судьей договаривайтесь. Да не договоритесь, думаю я, ибо один из вами обихоженных — судейский племянник, а второй — сын его лучшего друга, торговца тканями.
Бинго и Торгрим переглянулись.
— Вот тебе и энтропия, — угрюмо заявил дварф, взялся за кружку и в два глотка ее ополовинил. — Вот тебе и паскудство, вошедшее в рамки обыкновения. Не удалось на гоп-стоп взять, так спрячемся за широкие спины городской стражи!
— Не говори даже, — поддакнул Бинго горестно. — Ты, сержант, наносишь мне зверское увечье, расколачивая вдрызг мое горячее, но хрупкое сердце. Ведь это я привел моего дикого, но честного… собственно, дикого до полной честности друга в ваш город, дабы показать ему, сколько прекрасного таит в себе цивилизация. Смотри, сказал я ему, указуя на стену вашего города, смотри, мой верный… борода, там живут честные люди, а стены они построили, чтобы их не обокрали толпы вороватых кочевников! И чем же город Прузен встретил нас, двух усталых путников?!
— Нас хотели ограбить!
— И оболгать!
— И отправить на каторгу!
— И надругаться! — Бинго запнулся и виновато развел руками. — А что, разве не есть самое надругательство, когда вешают на тебя стремгод знает какие обвинения и еще защищаться доступным способом не дают?
Сержант Гилберт прочувственно шмыгнул носом.
— Я, между нами говоря, своего брата-воина за версту вижу, — объяснился он, с трудом подбирая слова, поскольку большим красноречием отродясь не страдал. — И вам поверю куда как охотнее, нежели тем охламонам, что целыми днями баклуши бьют, да приличным людям жизнь портят. В строй бы их всех да на порвенирскую границу — там-то из них живо дерьмо выколотят!
— Вот и славно, пошли помуштруем!
— Ты сиди, — сержант опустил весомую длань на плечо Бингхама, удерживая его на лавке. — Хорошо бы… да когда у нас хорошо получалось? Я тут при исполнении, получена жалоба от горожан — должен расследовать… следы правонарушения налицо. Может, вы это — встречный иск подадите, а я как есть заверю, что сотрудничали охотно, препятствий следствию не чинили…
— И тоже племянники вашего судьи, вот как раз навестить приехали?
— Да, тут все печально. А вы чего предлагаете?
— Мы, сержант, у вас проездом, — Торгрим отодвинул кружку. — Завтра с рассветом дальше двинем, только нас и видели. Ты не спеши возражать, и за мечом своим не тянись, а попросту прими к сведению — задерживаться у вас нам ноне не по карману. Так что, если есть у тебя какой вариант выхода — мы тебя внимательно слушаем, а если нет — что ж, зови своих стражников, да только не забудь им объяснить, что под мой топор пойдут заради лжи бессовестной. Не брали мы их денег… да сам подумай, откуда у этой шантрапы три золотых?! И по этому вопросу считаю толковище законченным. Колпак мой приятель и впрямь взял, его ты забрать можешь, а руки ему я в назидание пообломаю, когда отпадет насущная в них потребность.
— Эй-эй! — Бинго поспешно спрятал руки под стол и несчастным взглядом почтил колпак. — Это как — можешь забрать? Не забирай мой колпак, гражданин начальник! Я за него пережил оскорбление поклепом! Шутка ли — как старался ничего скверного не отчубучить, ан тут-то карма и догнала, и за зад укусила.
— А ты умолкни! Ну а что касается битья, то признаюсь от всего сердца — я напинал, а наскочат вдругорядь — так и опять напинаю, и коль скоро вы среди себя таких вот, как эти, криводушных привечаете, а на честных напраслину возводить горазды — то признание мое в содеянном прошу не расценивать как повинную. Кто-то же должен порядок устаканивать, когда даже глубоко мною уважаемые правоохранительные органы идут на поводу у лгунов и мошенников!
— Глубокая мысль! — поддержал Бинго, не вняв хорошему совету. — Тако устаканит, что дешевле будет прозорливо принять нашу сторону. Евонное понимания справедливости даже многоусатый сэр Амберсандер превозносит и ставит в пример… мне, по крайней мере, ибо не верится, что и своим соплеменникам может желать такого занудства и благочестия.
Тень смятения, доселе покрывавшая чело сержанта Гилберта, в один миг сменилась гримасой радостного просветления.
— Сэр Амберсандер, говоришь? Нешто вы знакомы с самим сэром Малкольмом?
— Скажешь тоже — знакомы! С ихним поручением и путеше… йой! Что ж ты, скот ненавистный, все в одну коленку пинаешься? Она ж так долго не выдержит!
— Эй, хозяин, принеси-ка мне кружечку! — сержант рывком пододвинул скамью и на нее уселся, небрежно задвинув меч за спину. — Я-то под рукою сэра Малкольма восемь лет ходил, мне ли его не знать! Уж ежели с вами дела такой человек водит, то какие там облыжные обвинения… да я самих их!..
— Мы, сержант, за чужим именем скрываться не приучены, а гоблину я давно собираюсь язык подрезать на полмили, чтоб не чесал лишнего, — упрямо набычился дварф. — Мы за свои дела сами отвечать можем, а с кем там нам довелось поручкаться — к делу никакого отношения не имеет. При всем уважении к сэру Малкольму, знался я с мужами куда как значимее — вот, к примеру, у самого Подгорного Трона не раз стоял на расстоянии руки от короля Грабаула. Что ж ты за это предо мной ковры не расстилаешь?
— Ты, сержант, его не слушай, это в нем национальное самосознание наружу рвется, — спешно вклинился Бинго, опытно заметив, как физиономия сержанта обескураженно вытягивается, и мстительно пнул Торгрима в ответ, метя тоже в колено, но попав в подметку сапога. — Суть речей моего долгобородого и великочестного, но низкорослого и малоумного товарища такова: ваши извинения мы милостиво принимаем, ибо ясно, что служба, такие вот дела и пряжки по всем бокам.
