Филип Пулман - Северное сияние
Трое цаган рухнули наземь, как подкошенные, и в мгновение ока испустили дух. Никто не услышал ни звука, просто кто-то вдруг заметил, что стоявший только что рядом с ним человек как-то неловко оседает на снег и больше не встает. Но когда, почуяв недоброе, цагане начали бить тревогу, было уже слишком поздно. Все новые и новые стрелы летели в них из тумана, рассекая воздух со свистом, пронзая насквозь задубевшую от холода парусину кибиток, впиваясь в деревянные части нарт. Люди, не понимая, что творится, испуганно озирались вокруг.
Первым опомнился Джон Фаа, по лагерю зычно раскатился его приказ. Застывшие на морозе руки, занемевшие ноги задвигались быстрее, но все новые и новые стрелы смертоносным дождем сыпались с небес.
Лира даже не сообразила, что нужно прятаться, когда смерть витает у тебя над головой. Пантелеймон, обернувшийся снежным барсом, оказался куда догадливее и, ни слова не говоря, швырнул девочку в снег, чтобы не маячила на виду, как живая мишень. Протирая запорошенные глаза и отплевываясь, она пыталась хоть что-нибудь разобрать в общем шуме и хаосе. Вот послышался мощный рык и металлический лязг панциря, а вслед за этим Йорек Бьернисон в полном боевом облачении перемахнул одним прыжком через нарты и исчез в серой туманной мгле. Раздались чьи-то отчаянные вопли, злобный рев, хруст костей, грохот, звук богатырских ударов, истошные крики ужаса и все перекрывающий яростный медвежий рык, рык зверя, сеющего в стане врагов смерть и разрушение.
Но кто они, эти враги? Пока что Лира не заметила ни единой, даже самой неверной тени. Цагане, сбившись в кучки возле нарт, пытались защитить обоз, но это явно было ошибкой. Даже Лира понимала, что теперь они как на ладони. Стрелять из ружей, когда на руках у тебя перчатки или меховые рукавицы, оказалось делом нелегким, раздалось лишь три-четыре неуверенных выстрела, и все это под непрекращающимся ливнем стрел, который косил цаган одного за другим, и они падали и падали замертво.
— Простите меня, простите, — шептала Лира в отчаянии. — Вы же не знали, а я не предупредила.
Внезапно она услышала рычание Пантелеймона, перешедшее в хрип, потому что кто-то впился ему в горло. У Лиры потемнело в глазах от удушья… Она почувствовала, как чьи-то цепкие руки хватают ее. Вонючая рукавица зажимает ей рот. Девочка отчаянно бьется, но ее безжалостно вздергивают в воздух и, словно куль с мукой, перешвыривают кому-то другому, потом снова толкают в снег, лицом вниз. Перед глазами все плывет, к горлу подкатывает дурнота, заломленные назад руки безумно болят. Ей кажется, что она слышит хруст собственных лопаток. Кто-то сноровисто связывает ей запястья за спиной и нахлобучивает капюшон пониже, чтобы заглушить рвущиеся из ее горла вопли, ведь все это время она что есть силы зовет:
— Йорек! Йорек Бьернисон! На помощь!
Но слышит ли он? Этого девочка не знает. Она чувствует, что ее вновь поднимают, куда-то тащат и швыряют лицом вниз на какую-то жесткую поверхность, которая вдруг начинает подпрыгивать, как на ухабах. Значит, это нарты, и они стремительно мчатся… Но куда? До ее слуха доносятся отголоски всеобщего хаоса и смятения. Ей чудится, что она слышит могучий рык Йорека, но ездовые собаки рвутся вперед. Ее подбрасывает, как тряпичную куклу, руки скручены за спиной, рот забит грязным снегом, слезы ярости и страха неудержимо бегут по щекам. Она ничего не видит, только слышит чужую непонятную речь.
— Пан, — хрипит Лира.
— Ш-ш-ш, — шелестит в ответ мышонок Пантелеймон. — Тихо, тихо, я с тобой. Сейчас вздохнешь, сейчас. Я помогу…
Крошечные лапки отчаянно пытаются расправить капюшон, чтобы дать девочке возможность дышать. Лира отплевывается и жадно хватает ртом ледяной воздух. Теперь она может шевелить губами.
— Кто эти люди?
— Похоже, тартары. И Джона Фаа они…
— Нет!
— Что «нет», я сам видел, как он упал. Но как же он так попался, как мальчишка, врасплох!
— Это мы виноваты. Ведь надо было, надо было взглянуть на веритометр! Я же хотела! Надо было предупредить…
— Ч-ш-ш, не двигайся. Пусть думают, что ты без сознания.
В холодном воздухе разносилось лишь щелканье кнута да повизгивание ездовых собак. По тому, как сильно ее швыряло и подбрасывало, Лира сообразила, что разогнались они не на шутку. Она изо всех сил прислушивалась, пытаясь разобрать в отдалении шум битвы, но тщетно. Лишь несколько приглушенных залпов, а потом стихли и они, и вновь ничего, кроме скрипа полозьев, свиста ветра да собачьего визга.
— Они нас везут к мертвякам.
Слова застывали у нее на губах, и самое страшное из них — «рассечение», наполняло все ее существо леденящим ужасом. Пан, дрожа, прильнул к ее щеке.
— Я им не дамся, — прошептал он девочке.
— Я тоже. Мы им еще всем покажем.
— И Йорек, он уж точно покажет. Он от них мокрого места не оставит.
— Где этот Больвангар, далеко?
Этого Пан не знал. Может, день пути, может, меньше. Они мчались все дальше и дальше. Немилосердная тряска причиняла девочке чудовищные страдания. Внезапно нарты чуть замедлили ход, и чья-то рука грубо сдернула с Лириной головы капюшон, перевернув девочку на спину.
Прямо над собой в тусклом свете фонаря она увидела широкоскулое лицо с раскосыми щелками глаз, в которых блеснул жадный огонек, особенно когда Пантелеймон белым горностаем выскользнул из-под опушки капюшона и угрожающе зашипел, оскалив острые мелкие зубы. Альм незнакомца, крупная неуклюжая росомаха, ощерилась в ответ, но Пан не дрогнул.
Человек резко рванул Лиру на себя и посадил ее, так что спиной девочка упиралась в борт саней. Но из-за того, что руки у нее по-прежнему были связаны сзади, она не могла сохранять равновесие и все время неловко заваливалась на бок. Что-то бормоча, человек распустил ей веревку на запястьях, но зато крепко привязал одну щиколотку к другой.
Несмотря на густой снег и туман, Лира хорошо разглядела незнакомца. И он, и каюр, правивший упряжкой собак, обладали, судя по всему, недюжинной силой; в санях сидели цепко, совсем не так, как цагане. Чувствовалось, что они здесь в своей стихии.
Человек заговорил, но Лира не поняла ни слова. Он произнес еще что-то, на другом наречии, но, догадавшись, что девочка его тоже не знает, перешел на ломаный английский.
— Твоя звать?
Пантелеймон вздыбил шерсть на холке и предостерегающе выгнул спину. Лира мгновенно догадалась, что он хочет ей сказать. Эти люди не знают, кто она такая! Значит, их послала не миссис Кольтер! Господи, а может, они вовсе не на службе у мертвяков, а так, сами по себе?
— Лиззи Брукс, — выпалила Лира и ткнула себя пальцем в грудь.
