Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота
— Это верно, — ничуть не обиделся господин. — Тем более, вздумай они просто обокрасть меня, то в комнатах нашлись бы куда более дорогие вещи.
— Вот и мне ничего не понятно, — вздохнул я. — А что, очень вам дорог был кот?
Лицо его закаменело.
— Ты не понимаешь, — отозвался он тихо. — Без него я как… А… — махнул он рукой. — К чему теперь слова? В общем, это очень плохо, Гилар. Очень. Боюсь, ждут нас немалые беды.
В этом я был вполне с ним согласен. Лукавил ведь я, сказав, что нет у меня никаких догадок. Догадки были, и нехорошие. По крайней мере, теперь стало почти понятным, кто оставлял те дорожки в пыли на чердаке. Думал я, один в доме чужой нюхач, а их двое оказалось. И вот теперь они сбежали. Почему? Всё вынюхали, что хотели? Или, напротив, убедились, что аптекарская тайна им не по зубам? Или начальство срочно вызвало их? Какое, интересно, начальство? Ночные? Пригляд? Нориланга? Или кто-то, о ком я и не подозреваю? И зачем взяли с собой самую бесполезную вещь в доме — рыжего наглого кота?
— Знаете что, господин мой, — заговорил я о важном, — сдаётся мне, что вы правы и это — только начало неприятностей. И потому скажите и вы мне честно: подземный ход в доме есть?
Он изучающе глядел на меня.
— Да, Гилар. Думаю, уж такие-то вещи скрывать от тебя смысла не имеет. Но зачем это тебе?
— Нам это пригодится, — ответил я, выделив голосом слово «нам». — И ещё кое-какие меры надо будет принять. Бережёного Творец любит. Но это после, а пока, ежели вы дозволите, пойду я в кухню. Беда бедой, а кому-то же сготовить обед надо…
С того дня прошли две недели. Жизнь в доме тянулась какая-то странная. Вроде бы ничего особого и не происходило, но было такое чувство, как если на постоялом дворе ночуешь. Вроде бы не привязан ты ничем к этому месту, завтра тебя тут уже не будет, и поминай как звали.
Пропажу поваров пришлось затыкать общими силами. И я кашеварил, и Алай, и даже Хайтару вовсю старался. Только Дамиль оказался вовсе непригоден к поварскому делу. То соли пересыплет, то воды недольёт. Рассеянный, забывчивый и вообще в житейских хлопотах бестолковый. Это не на дудочке играть… Удивительно, как долго терпел его господин, на лакейскую должность поставив.
Но по-прежнему он, господин Алаглани, отправлялся по утрам в город, по-прежнему вёл приём больных, по-прежнему читал вечерами толстые книги. И меня продолжил мучить изысканиями старейшего брата Гисиохири, путанные и мудрённые рассуждения которого вводили ум в оцепенение, а тысячелетней давности способы его вычислений невольно вызывали смех.
Всё кончилось в солнечный пригожий денёк двадцать восьмого первотравня.
Лист 32
День вроде был как день, после обеда господин вёл приём посетителей. Их оказалось многовато, причём высокородный был всего один — унылый, тощий, судя по зелёным шнурам перевязи — баронет, чьё когда-то роскошное платье заметно погрызла моль. Остальные — разный люд, купцы, мастеровые, мелкие, судя по виду, чиновники. Сидели на лавках в прихожей, ожидая своей очереди.
А я настолько обнаглел, что даже подслушкой не занимался. Ну сами посудите, что нового я через дырочку в спальне узнаю? В лучшем случае, как какому-то несчастному, проведавшему о тайном искусстве, господин Алаглани пообещает помочь. Это пройденная ступенька, братья. Мне бы лучше уследить за тем, как творит он чародейства, причём от начала и до конца.
И потому сидел я вместе с посетителями в прихожей. Понятное дело, томище трудов старейшего брата Гисиохири не читал, незачем удивлять людей. Просто сидел и ждал.
И ведь дождался! Не зря ещё с утра грызли меня дурные предчувствия. Вообще-то они каждый день грызли, считая от пропажи кота и бегства поваров, но сегодня они особенно разыгрались. Я и штучку наладил, и другое тоже.
Первое, что насторожило меня — это что среди посетителей не было женщин. Меж тем как обычно их было, пожалуй, побольше мужчин. Особенно пожилые купчихи любили прибегать к лекарскому искусству господина. Сегодня же — только мужчины. И почему-то среди них ни одного старика, ни одного юноши. Всего посетителей сидело в прихожей восемь человек, и всем я дал бы чуть больше тридцати и чуть меньше сорока. Судя по одежде — люди не шибко богатые. Лица скучные какие-то, взглянешь — и тут же забудешь. Ну, разве что кроме баронета, молью поеденного.
Второе — что, ожидая своей очереди, сидели они молча, друг с другом не перебрасываясь ни единым словом. Обычно иначе — скучно им, и треплются о болезнях своих, о ценах на зерно, о непогоде, от которой суставы ломит, о неминуемой войне с Норилангой, о детях, кои отбились от рук, о разбойниках, которые шалят по дорогам. Высокородные частенько вина требуют, причём чем худосочнее высокордный, тем вероятнее он велит подать ему чего-нибудь наилучшей выдержки. Я уж с надеждой смотрел на баронета — не возжелает ли промочить горло? Не возжелал.
Первым в кабинет зашёл коренастый лысоватый купец, и где-то с полчаса обременял господина своими хворями. Потом он вышел, но почему-то вновь уселся на лавку. Ну, может, обдумывает услышанное. Может, сказал ему господин грустную правду, и теперь он решает, кому чего оставить по завещанию.
Следующим в очереди горшечник был, мастер Изиугири, как он представился. Запустил я его в кабинет, сел на лавку, и прямо как иголки мне кожу колют. Чую — клубится что-то в воздухе, вроде как облака сгущаются, откуда вскоре молнией шандарахнет.
И шандарахнуло. Ибо, спустя пару минут как мастер Изиугири вошёл к господину, трое посетителей одновременно поднялись и шагнули к дверям кабинета.
— Куда вы, почтенные? — спрыгнул я с лавки и загородил собою дверь. — Извольте обождать! Сейчас не ваша очередь!
— Наша, наша, — коротко бросил один из них, а другой выбросил вперёд ногу и отвесил мне такого пинка в бедро, от коего я тут же очутился на полу. Вот, значит, как! Началось!
Ну, понятное дело, от пинка никто ещё не умирал. Вот и я не умер, а вскочил на ноги и сунул руку за пазуху. Нет, почтенные братья, не штучку я выхватил — ибо если из чёрной трубки стрелять, то представьте потом мороку с трупами. Не зимний лес, а очень даже город. А если из белой — очухаются они через пару часов, и зададутся очень интересными вопросами. Потому что если верна моя догадка и люди это приглядские, то уж они-то должны понимать, чьё это оружие — сиробикан, который я про себя «штучкой» зову. Зачем давать им лишний след?
И потому выхватил я совсем другое — кусок плотной и влажной ткани с длинными завязками. Быстро нацепил на лицо, прикрыв ладонью глаза — всё это заняло мгновение, даром, что ли, упражнялся столько. И тут же бросил в потолок мешочек из тончайшей бумаги. В мешочке же — истолчённая в порошок кора мозголомника в смеси с едким перцем и мельчайшими семенами извергун-травы. Лопнул мешочек, и поплыл по воздуху терпкий запах.
То есть это он мне, сквозь мокрую тряпку, казался терпким, им же, защиты лишённым, так шибануло, что вопили они как поросята под ножом мясника. Сразу у них намерения изменились — только что рвались в кабинет, теперь же опустились на карачки и принялись раскачиваться, не переставая орать. Убойная смесь. Мало того, что глаза от неё слезятся, так ещё и мозги плывут, страшные видения начинаются, и теряет человек себя, путает, где земля, где небо, а где его собственная голова.
Действует не слишком долго, но мне долго и не надо. Оставил я их, страдальцев, ползать по полу в прихожей, и ворвался в кабинет, плотно дверь затворив. А там как раз господин Алаглани за столом сидел, а напротив расположился горшечник Изиугири и говорил с этакой ленцой:
— Надеюсь, господин аптекарь, у вас хватит здравого смысла не сопротивляться? Дом окружён. Поэтому сейчас вас выведут и посадят в карету. Не советую звать слуг на помощь. Пожалейте мальцов.
Ну, не стал я второй мешочек смеси тратить, а поступил проще. Взял табурет, возле дивана стоящий, и молча приложил горшечника по затылку. Я, конечно не медведь и даже не Волосатик, силы в руках моих ровно столько же, сколько в пятнадцать лет бывает, но если знать, как и куда бить… Обмяк мастер Изиугири, шлёпнулся на ковёр.
Я же, не теряя времени, крикнул господину:
— Некогда собираться! Их тут куча!
И, прыгнув к окну, распахнул решётку — замочек я ещё несколько дней как отпер. Потом открыл створки и велел господину:
— Там канат привязан. За мной, и в ход!
Сел на подоконник, ухватился за канат, и тут же оказался внизу. Окна кабинета в сад выходили.
Времени было всего-ничего. Ладно, эти «больные» в прихожей сейчас ползают на коленках и видений страшатся, но ведь те, что ждут за забором, скоро поймут, что случилась заминка, и ринутся сюда.
Но господин Алаглани меня порадовал. Не стал он суетиться, хвататься за ценности, за вещи, а послушно скользнул по канату вслед за мной. И мы побежали.
