Далин Андреевич - Зеленая кровь
Низкий мягкий тон, напоминающий соло на саксофоне, вплелся в три более высоких голоса точным музыкальным звуком. Кому бы могло показаться ужасным это пение отчаявшихся, зовущих своего уцелевшего товарища, подумал Хольвин. Старый и трое молодых. Одна из них – сука. Все, что осталось от Стаи?
Будь прокляты убийцы, ведь не оставили волкам никаких шансов…
Но тут к квартету присоединились еще два голоса. Детские дисканты. Щенки-подростки. Нет, не четверо…
Но и на том спасибо.
Волк поднялся с колен, просветлев лицом.
– Пойдем, – сказал он весело. – Слыхал?
– Слава Небесам, – выдохнул Хольвин. – Ждут тебя?
– Моя сеструха жива, – сказал волк. – Моя Нахалка жива. Старый, Шустрый, Пройдоха – и Нахалка. Мои братья и любимая сестра, представляешь?!
Ему хотелось вилять хвостом даже в человеческом виде. Он был счастлив.
Хольвин подождал, пока волк перекинется, а потом пошел за ним, в глухую глубину леса, в удивительное и страшное место, куда люди обычно отправлялись только увешанными оружием, всегда группами, как правило – с мощной радиосвязью, которая, впрочем, зачастую не срабатывала от непонятных ученым причин.
И дело было вовсе не в Лиге, не в ее Золотой Бабочке, эмблеме, которая уже третью тысячу лет обозначала одно – живую душу мира. В другом. Для того, чтобы быть настоящим посредником, надо быть настоящим Хозяином. А вот это Хольвин не мог бы объяснить никому – этот странный дар весьма редко бывал врожденным, иногда он вдруг проявлялся, иногда с возрастом пропадал и был вообще неуловим ни для каких человеческих приборов и органов чувств. Он просто приходил, как жаркая волна навстречу живому – человеческая способность сопереживать чуждым тебе созданиям, обычный спонтанно возникающий телепатический контакт – тот самый, который создают члены Стаи или Стада животных. А еще – способность ощущать и видеть лес не так, как это выходит у охотников или исследователей, а так, как его ощущают и видят двоесущные.
От видения двоесущных восприятие Хозяина отличала только одна особенность. Хольвин знал, что может не только видеть, но и влиять – общаясь с Хранителями. Стоило лишь перейти ту невидимую грань, этакую полосу отчуждения, которая отделала живой мир леса от полуживого, оккупированного людьми, как Хранители обнаруживались всюду вокруг. Эта способность и давала посредникам особые полномочия: в лесу и в поле, погода и климат, миграции всяческих живых существ, даже катастрофы и эпидемии более или менее контролировались Лигой – во всяком случае, так считалось.
Любой рукотворный прибор был бессилен. Киносъемка, фотографии и видеозапись ничего не фиксировали. Непосвященным, наблюдающим со стороны, все это казалось довольно глупым. Но умирающий урожай странным образом воскресал, наводнение спадало, а ураган утихал – и с посредниками приходилось считаться.
Явление, скрепя сердце, считали паранормальным. Церковь, традиционно одобрявшая методы СБ, традиционно же порицала методы Лиги, считая их бесовскими. Лига, впрочем, не была враждебна Церкви. Просто посредники не могли не верить в то, что видели и ощущали.
Первые Хранители обнаружились уже метрах в двухстах от дороги. Они возникли на стволе старой сосны, вывороченной с корнем – крохотные, не выше крупного огурца, призрачные созданьица, белесые, чуть мерцающие, едва имеющие форму: на круглых головках блестели черные бусины глаз, улыбался и гримасничал еле намеченный ротик, а носа не было и помину. Хольвин подошел поздороваться, наклонился. Хранители беззвучно захихикали, потянулись полубесплотными ручками с бледными звездочками ладошек. Еще Хранители вышли из пустоты на самом корне, на его торчащих вверх замшелых отростках; крохотные сущности закачались на подсыхающих листьях папоротника, усмехались, кланялись, потирали ладошки, жмурились, исчезали и вновь появлялись, будто прячась за угол небытия…
От Хранителей веяло холодноватым осенним покоем. С растениями тут все в порядке, подумал Хольвин. Души растений не тревожатся. Уже хорошо. Можно идти дальше – волк успел убежать далеко.
Еще немного отойдя от дороги, Хольвин услышал далекие голоса, нечеловечески тоненькие и нежные, как щебет канареек, выпевающие какой-то сложный переливчатый хорал – голоса русалок с дикого берега озера. Хранители вод – сущности голубовато-зеленые, слюдяные, полупрозрачные, с громадными фасетчатыми глазами и колыхающейся вуалью дымчатых волос, похожие на стрекоз-стрелок, вероятно, как и души растений, являлись каким-то видом чистой энергии, еле облеченной условной плотью. Хольвин частенько слышал русалок, а видел только несколько раз; они всегда кидались в воду при его приближении, но подпускали достаточно близко, чтобы он мог рассмотреть, как под их прозрачной кожей бьются голубые жилки и трепещет бирюзово-зеленое трехгранное сердце – как струйки расплавленного цветного парафина в стеклянном сосуде.
Любой из ученых-биологов отдал бы правую руку за возможность заполучить такое создание в институтский аквариум, если только поверил бы в возможность существования его наяву, но шансов у научной братии не было никаких.
Между тем, осенний лес подремывал под нежарким солнцем, как угревшийся кот. Высоко над березами медленно плыли облака, и нижние края у них просвечивали тем тончайшим и очаровательным цветом, который во всем мире бывает только у нижнего края облаков – нежной смесью бледно-желтого, розового и серого. Крошечные зеленовато-бурые создания, похожие на помпоны с тонкими пружинками ножек и двумя блестящими точками крохотных глаз, то и дело порскали из-под самых ног. Эти существа, просачивающиеся сквозь землю, как капли воды, тоже принадлежали Сумеркам, а не живому лесу; Хольвин считал их Хранителями почвы. Когда чаща сгустилась и стало сумеречно, Хольвин заметил в стороне от волчьей тропы странное, высокое, не меньше, чем с полдерева ростом, белесое создание, похожее на укутанную человеческую фигуру, только плывучее, нечеткое, будто фотография без резкости – с размытыми краями, чуть клубящимися, как струйки тумана. Оно не двигалось. На месте головы у этого существа маячило косматое бледное пятно – но Хольвин явственно различил два влажных черных глаза, печально и пристально следивших за ним, совершенно реальных на этой нереальной голове. Старший Хранитель. В дурном настроении. Нехорошо.
"Привет, дорогой, – обратился к нему Хольвин мысленно. – Тебя что-то огорчает?"
По туманному телу лешака прошла волна мелкой ряби, только глаза остались такими же четкими, как и прежде. Волна тоски и страха выплеснулась из этих глаз, и Хольвин вздрогнул от удара пронзительной горячей боли ниже ребер, ощутив явственный запах крови.
