Мария Гинзбург - Черный ангел
В небесах сверкнула ослепительная вспышка. Внутренности мертвого здания озарились призрачным светом. Джонс смотрел на облитую бледным сиянием женщину в черном трикотажном платье с широкой юбкой, которая сидела на перевернутой газовой плите, поджав ноги. Брюн взмахнула рукой, увлекшись собственной речью. Вспыхнула в темноте белая полоска бинта, намотанного на руку. Перстень из белого металла на миг засиял в отсветах молнии. Крэк успел разобрать, что на нем выдавлена какая-то черная загогулина.
— И затем, как завершающий аккорд, когда женщина осквернена и полностью перепахана вами, как глина, когда она становится полностью такой, какой вы хотели — она становится вам неинтересна, — произнесла Брюн. — Вы ее бросаете и уходите на поиски новой жертвы, поиски другого создания, чтобы уничтожить его. Что при этом чувствует женщина, вас уже не волнует. А она ведь теперь уже живет только вами, только для того, чтобы приносить вам тапочки…
И вы не понимаете любви. Она действительно может выражаться в желании принести любимому тапочки, позаботиться о нем, согреть, приласкать, утешить. Но как только человек приносит вам тапочки — вы отшвыриваете их ему в лицо и уходите.
Вы ищете только борьбы, победы или унижения — не для другого, так для себя.
И ты спрашиваешь, ищу ли я другого мужчину? Ты принимаешь меня за слабоумную? Зачем мне другой мужчина, зачем мне мужчина вообще? Чтобы приносить тапочки ему? Так он может не захотеть — «тапочки», он может захотеть кофе в постель по утрам. И мне снова переламывать, лепить из себя его мечту, его идеальную женщину? С меня хватит. Да и у меня уже нет на это сил.
Брюн замолчала, выдохшись. Устал и дождь. Он больше не лупил по листве деревьев мокрой плёткой, а тихо и безнадежно что-то шептал.
— Лот тебе изменяет, — догадался Крэк.
— Да, — сказала Брюн. — Есть тут одна очень молодая, но честолюбивая девица. Гораздо свежее меня. Вот она, кстати.
Брюн кивнула в сторону окна. Крэк увидел фигурку в фиолетовом плаще. Она двигалась по дороге к дому Лота. Девушка ловко и умело перепрыгивала лужи и бурлящие потоки.
— Идет утешать скорбящего вдовца, — сказала Брюн. — Несмотря на ливень. Да что там ливень — она и в пургу пошла бы, в кратер извергающегося вулкана спустилась бы за своим семейным счастьем. А ведь жена еще не остыла, можно сказать, — добавила Брюн совсем другим тоном.
Джонс искоса посмотрел на нее. Он с восхищением понял, что Брюн шутит.
Уже.
— Я помогу вам, — сказал Крэк. — Но при условии.
— Да? — напрягшись, спросила Брюн.
— Вы будете жить, — сказал Крэк.
— Ээээ… ну ладно, — сказала Брюн. — Я попробую.
— Поспешим, — сказал Крэк. — Надо выручать вашу дочку.
Брюн грациозно спрыгнула на пол. Они принялись спускаться по лестнице. Когда Брюн перелетела через дыру в пролете, Крэк уже ждал ее внизу. Прежде чем они покинули полутемный сырой подъезд, Джонс спросил:
— Вы не очень любите мужчин, и возможно, мы это заслужили. Но дочь свою вы любите. Ради нее вы готовы умереть, ради нее вы готовы жить. А если бы у вас был сын, мальчик… Стали бы вы так переживать? Согласились бы умереть ради него?
Легкость, с которой Крэк переходил с «ты» на «вы», изобличала в нем иностранца еще сильнее, чем гладкое, не испитое лицо. Его голос показался Брюн каким-то странным — хотя, если хорошенько задуматься, а что было в Крэке не странного?
— Не знаю, — сказала Брюн задумчиво. — Зависит от того, как бы я относилась к его отцу. Я очень любила отца Даши. Он был добрый. Если у меня родится ребенок от Карла, за ним я тоже пойду куда угодно, независимо от того, мальчик или девочка это будет. Потому что дал мне свободу именно Карл. И даже если он уже будет мертв к тому времени, такие вещи не забываются.
— Я понял, — сказал Крэк.
Они вышли наружу. Дождь прекратился. Брюн и Крэк направились к границе владений Лота, хорошо видной сквозь промокший, поникший лес. Солнце играло на миллионах капель, которые висели на струнах силового поля.
— Я попрошу вас подумать вот о чем, — сказал Крэк, когда они шли вдоль силового поля. — Чем бы вы хотели заняться в этой жизни?
Вокруг лежал свежий, тщательно омытый мир. И благоухал так, как и должна благоухать иссушенная земля и трава после дождя.
— Мне было некогда узнать, чего я хочу, мне нужно было выжить, — сказала Брюн. — Сейчас я прихожу в себя, как человек приходит в себя после нокаута, и я осматриваюсь. Я подумаю о том, о чем вы просите.
Крэк улыбнулся:
— Вот и хорошо.
Длинная юбка Брюн волочилась по траве, и подол намок.
— Может быть, телепортируемся? — спросила Брюн с надеждой.
Крэк кивнул. Через некоторое время на том месте, где они стояли, осталась лишь пронизанная солнцем пустота.
Лена недолго мешкала в пустом темном холле. Призрачный голос Лота прозвучал откуда-то из-под потолка и объяснил ей, куда идти. В отличие от большинства девушек, Лена совсем не страдала пресловутым топографическим кретинизмом. К тому же, Лене уже доводилось бывать в доме Покатикамня. Лена быстро пробежала неосвещенными коридорами. Ей казалось, что она попала в пустую раковину гигантской улитки — красивую снаружи, но пустую и мертвую внутри. Лена добралась до гостевой комнаты. Девушка осторожно нажала на ручку и открыла дверь.
Лот лежал на кожаном диване. Если бы не вспышки молнии в окне, Лена бы не заметила его. Лот не стал зажигать свет и лежал в полной темноте.
— А где Ирвинг? — спросила она.
Лот смотрел на Лену, стоявшую в дверях. Вода стекала по ее дождевику. Светлые глаза блестели на влажном лице. И хотя она спросила про Ирвинга для очистки совести, он уже знал, что сейчас произойдет. В первый раз в жизни он ощущал себя добычей.
Но он был настолько опустошен, что ему было все равно.
Хотя нет. Не совсем.
Эта юная хищница, страстно, до судорог в животе желавшая обладать им, и его домом, и статусом — о, она не согласится на положение простой содержанки, она же порядочная девушка! — это было все, что у него осталось. Нет, она не даст ему умереть. Она не даст ему даже заскучать. Их совместная жизнь будет наполнена до отказа — сексом, ссорами, детским лепетом. У них будет то, что называется счастливой семейной жизнью. Брюн никогда не любила его. Теперь Лот это понял. А ведь можно было сразу догадаться, что за ее отказом родить второго стояло вовсе не эгоистическое желание сохранить фигуру. Брюн не хотела иметь еще одного ребенка от него.
А Лена, разумеется, родит ему детей. Двоих, возможно троих. И будет попрекать испорченной фигурой и лучшими годами, которыми она ему отдала.
