Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!
— Здравствуй, Гр-р!
— Ты как?
— Тебя слушаю… Хорошо…
— Где болит?
— Нигде…
— Спину покажи…
Оказывается, левую руку поднимать больно.
— Кровоподтек на полспины… Ничего, это пройдет. Ребра целые, позвоночник в норме. Пашку я отпустил — он возле палаты ночью дежурил. Домой сейчас поедем — я тебе одежду привез.
— Какие новости?
— Потом расскажу — не здесь.
Пока мне снимали кардиограмму да пока расшифровывали, Гр-р совсем извелся. Не думала, что он может так психовать. Во мне, наверное, еще бродило снотворное — или что там в меня напустили, потому что мое спокойствие было совершенно неестественным — как будто я сижу в аквариуме и окружающее через воду вижу…
Гр-р снова поругался с врачом, который настаивал, что я должна еще "пару дней понаблюдаться".
— Я за ней сам буду наблюдать — с большей пользой… Вообще-то можно спросить и мою жену — желает ли она здесь оставаться…
Я помотала головой — нет, не желает…
Доктор махнул рукой и вышел. Гр-р вытряс из пакета на постель кучу тряпок. Я сняла больничную сорочку, надела на голое тело свитер, натянула трусики и джинсы. Никаких башмаков в пакете, который притащил Громов, не было — как и куртки. Гр-р чертыхнулся, побросал лишние вещи в пакет, вручил его мне, снял с себя куртку, завернул меня, взял на руки и понес — по длинному больничному коридору, мимо сестринских постов, мимо прохаживающихся больных, мимо нянек с утками и со швабрами — к выходу, где нас ждал джип.
Громов сгрузил меня на заднее сидение и погнал по главной улице Энска.
— Гр-р, а где моя одежда, в которой я вчера была?
— Дома. Но вряд ли ты это будешь носить — из жакета приличный клок выдран… У Кати беретта была — девять миллиметров калибр.
— Да и бог с ним, с жакетом… Я думала, может, его в больнице забыли. А сумка?
— Тоже дома, бумагами набитая, не знаю, что в ней…
Тут я вспомнила, что сегодня должны были привезти мои вещи…
— Гринь, а контейнер-то…
— Не переживай, все уже дома… Я познакомился с Перепетуей… Кошка от нее не отходит…
— Как хорошо, оказывается, быть замужней дамой…
— А ты еще не хотела, и я тебя уговаривал…
— Зато я знаю, как мы решим нашу жилищную проблему…
Жилищная проблема — это не всегда нехватка квадратных метров. В нашем случае их было с избытком. Конечно, идеальный вариант — построить общий дом с нуля. Но это не наш вариант — у нас нет столько времени…
— Я так понимаю, заседание малого Совнаркома можно считать открытым…
— Правильно понимаешь…
— И…
— …и мы сделаем еще одну лестницу — из твоей квартиры в мою. Как сообщающиеся сосуды…
Про сообщающиеся сосуды — это оттуда, из девятьсот девятого года навеяло…
— Гениально! Как ты додумалась?
— Наверное, надо было, чтобы меня хорошенько стукнуло…
— Теперь я знаю, что делать, чтобы ты выдала креативную идею…
— Балда…
— Ну, не совсем же… Я, например, придумал, кто тебе поможет поддерживать порядок в сообщающихся сосудах…
— И кто? — спросила я с подозрением, потому что терпеть не могу, когда кто-то лазит по моим кастрюлям и трогает мой веник.
— Вера Захаровна. Я ее знаю лет пятнадцать уже. Еще при моих стариках была, потом мое холостяцкое хозяйство вела, в конторе сейчас главная по чистоте. Нормальная тетка: куда не просят, не лезет, все умеет. А ты как представляешь себе жизнь на шестистах квадратных метрах без помощницы по хозяйству? Я хочу, чтобы у тебя было время держать в руках еще что-нибудь, кроме швабры… Завтра Захаровна придет — поговоришь, посмотришь… Она, кстати, обед нам оставила — пельмени собственного изготовления…
Поздравь себя, Нина, твой дятел становится мужем и проявляет заботу о дупле…
2. Хорошо — и еще лучше.
— Сначала — обед, — заявил Гр-р, засунув меня дома в тапки.
— Нет, сначала — душ, — сказала я, раздеваясь на ходу.
— Подожди, а я?
— А тебе зачем?
— Сейчас узнаешь…
Почти сутки без Гр-р — это немыслимо…
На обед у нас были пельмени. Настоящие сибирские. От Веры Захаровны. Хороший человек Вера Захаровна, потому что плохой такие пельмени не слепит… Еще был томатный сок. И много солнца. Мы открыли окно, и залетевший апрельский ветер подбросил домового к потолку. Тюня, теперь в розовой шубке, взмахивала ручками, будто плыла по воздуху. Я засмеялась.
— Ты чего? — удивился Гр-р.
— Хорошо…
— Сейчас будет еще лучше.
Мы поднялись в мансарду. Громов успел разжечь камин, пока варились пельмени. Содержимое контейнера аккуратно сложено в уголке — только ящик с Перепетуей Гр-р вскрыл, и кукла сидела на рояле. Она прекрасно доехала. Морковка свернулась калачиком рядом.
— У тебя мольберт — ты пишешь маслом?
— Как дилетант, для себя…
— Работы же есть? Покажи…
Я нашла нужную коробку. Гр-р долго рассматривал мои холсты и отложил один — старая улочка восточного города, солнце, тень от чинары на белой стене.
— Подари мне это… Я повешу в своем кабинете…
— Да хоть все забирай… Давай подпишу…
Я нашла фломастер и написала на обороте: "Моему Гр-р. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ВСЕГДА. Нина"
Потом Гр-р обманом завлек меня на шкуру у камина, и я увидела, как деликатная Тюня выезжает на Морковке из мансарды. Мы остались одни — ни домовых, ни кошек…
А еще потом мы, сидя на тигре, смотрели на огонь, и, по выражению Гр-р, я устроила ему форменный допрос:
— Что было, когда Катя выстрелила? — мне хотелось знать, что происходило, пока я была в отключке и торчала в больнице с капельницей.
— Ты упала… Сразу крики, неразбериха, толпа вся мечется — непонятно, откуда стреляли, и будут ли еще стрелять… Я всех растолкал, подбежал к тебе, Пашке кричу, чтоб в "запор" стрелял. Ты лицом вниз лежишь. На жакете, на спине, — дыра. Я в "скорую" звоню — ничего сказать не могу… Серега телефон отобрал, сам сказал, куда ехать… А Пашка уже за "запорожцем" гнался. Палил по колесам — не попал… Но это я тебе рассказывал… Потом Андрей приехал — врач, ты его знаешь. Я сам тебя в "скорую" отнес… Ты в себя пришла, а потом опять… Я думал — все. Думал, машину эту, неотложку, разнесу… Андрей в чувство меня привел — по морде съездил… Отвезли тебя в эту чертову больницу…
— Гриш, а ты знал, что у нее есть пистолет?
— Догадывался. Когда начали об этой Кате сведения собирать, много чего выяснилось: и что она умеет стрелять, и не просто умеет, а даже призовые места брала в соревнованиях. Мать ее с детства по секциям таскала, хотела, чтобы Катя себя ущемленной не чувствовала. У этой Кати прямо-таки талант обнаружился — из любого огнестрельного оружия могла попасть в яблочко. Талант… Только с головой не дружила… С Наташкой я по телефону разговаривал — нашел Витек ее координаты в Москве — она мне и порассказала… ужасы нашего городка. Наталье лет тридцать было, когда их мать, с которой Катя жила, умерла. Наташе пришлось сестру к себе взять. Катя всегда Наташе завидовала, что у той и красота, и здоровье, и мужики. А как стали жить вместе, эта зависть превратилась в навязчивую идею. Катя совсем обезумела: травилась, вены резала… Наташка не могла и думать мужика привести, потому что Катя требовала, чтобы тот и с ней спал… Сцены устраивала — Шекспир бы обзавидовался. И надо было так случиться, что, когда Наташа уехала на эти свои курсы, Катя нашла ее дневник — времен школы еще, девические записки, а там все про нас троих, дураков озабоченных, да про ее шалости с нами. Ну, тут у Кати крышу и сорвало окончательно, и началось… Сейчас психиатры с ней работают, похоже, там серьезные нарушения.
