Александр Прозоров - Зубы дракона
«Пять — один. Если считать по очкам, то он победил» — с улыбкой облегчения подумал я. На камень потоком хлынула парная кровь. Парень медленно осел на колени, ткнувшись лбом в парную лужу собственной крови, завалился на бок. Ноги его мелко затряслись. И при этом он еще продолжал хрипеть…
Радость победы улетучилась мгновенно, как и не было. Молодой, лет шестнадцати, мальчишка умирал в луже собственной крови.
Зачем? Чего ради?
«У меня не было другого выхода…» — напомнил я себе, и с ледяным холодом в душе понял, что уже слышал эту фразу. Малх сказал то же самое, перерезав Чапе глотку. Я убил вожака охотников в немалой степени и за это… А сам? И кто же я теперь? Сейчас Малх, наверное, сидит у небесного костра и хохочет, глядя на меня сверху вниз.
Почему же так происходит? Неужели нельзя жить на этой планете, не убивая себе подобных? Я ведь хотел сделать как лучше! Неужели нет другого способа творить добро?!
* * *— Это мир такой… — вздохнул Капелевич, развалясь на диване и глядя на свои ногти. — Единственный аргумент — меч. Это в наше время ты можешь написать жалобу, позвонить в милицию, подать в суд. А тот мир — это первобытный строй. Или убей оппонента, или признай его правоту.
— А тебя убивали, Гриша? — заметался я по гаражу. — Подумай, одно движение клинка, и твои планы, твоя любовь, твои надежды и мечты испаряются в луже крови. Попробуй представить: тебя растила два десятка лет твоя мать, вкладывала в тебя всю свою душу. Ты строил свою жизнь, учился, вкалывал, добивался. Ты полюбил женщину, ты надеялся вырастить детей. И все это исчезнет после одного точного удара…
— Пройдет еще не одна сотня лет, прежде чем люди твоего мира научатся это понимать. Вспомни: за мародерство в наше время могут расстрелять. За изнасилование спокойно влепят лет десять. За воровство — года три. А всего пару столетий назад это было правом победителя. Понимаешь, не преступлением, а правом! Твой мир повзрослеет, и убивать будут только клинические психи. Да и то самые тяжелые.
— Гриша, но у меня же уже давно все руки в крови. А ведь я из нашего мира…
— Ты не мог играть в чужом доме по своим правилам.
— Если случайно попал в психушку, то можно убивать? Так? Но кем ты тогда был до этого?!
— Да остановись ты, Jesus Christ! — взревел Капелевич, — Дай я тебе расскажу одну историю. Чтобы психовал меньше. Был у меня приятель. Очень он хотел помочь человечеству. Ты знаешь, что при пересадках внутренних органов возникает проблема отторжения? Так вот, он принес из своего мира вирус, который подавляет иммунитет и, соответственно, реакцию отторжения. Ты знаешь, к чему это привело? Весь мир знает. Так что добрые дела далеко не всегда хороши для людей. И наоборот. У тебя есть удивительный талант чувствовать людей за своей спиной. И делать для них все. Ты смог добиться того, что у нас на работе люди впервые перестали бояться начальства. А главбух теперь вообще тише мышки серенькой. И в поселке охотников люди впервые вылезли из подвалов. И смогли это сделать только за твоей спиной. Ты напрасно сравниваешь себя с Малхом, он хотел вытащить из дерьма только себя, а ты тащишь других. Но путь наверх всегда один — разница только в цели. Ты принимаешь на себя удары, предназначенные всем, ты мучаешься, делая грязное дело, но ты избавляешь от этого всех остальных. Рядом с тобой чувствуешь себя хорошо и спокойно, и я рад, что мне удалось… Ты чего?
— Что тебе удалось?.. — вкрадчиво поинтересовался я. И, воспользовавшись Гришиным замешательством, задал второй вопрос. — Откуда ты знаешь Малха?
— Но… Ты сам рассказывал…
— Когда? — я усмехнулся, обнажив крепкие белые клыки. — Может и про СПИДные похождения тоже я тебя рассказывал?
Капелевич попятился, уползая с дивана, двигаясь в сторону двери, но я ласково сгреб его за грудки и слегка придушил воротником рубашки.
— Так значит, я у тебя не первый?.. Значит, у меня за спиной жить спокойнее?.. — словно щелкнул переключатель в моих мозгах, и внезапно все встало на свои места: и ежедневные визиты Гриши Капелевича с бутылкой водки, и его осведомленность в делах мира из моих снов, и рассказ о другом таком же путешественнике, и его слова о спокойной жизни за моей спиной… — Так ты меня воспитывал, жидовская рожа?.. Значит, я рвал жилы, чтобы тебе жилось полегче? Значит, били меня для твоего спокойствия? И резался я насмерть за твой покой? Значит Тхеу погибла только для того, чтобы ты урок мне мог дать? Так, ублюдок? Воспитатель хренов? Чужой кровью себе телохранителей воспитываешь? Чем она тебе помешала, тварь?!
— Хочешь… я во всем виноват? — захрипел Гриша и внезапно врезал мне коленкой промеж ног. Руки невольно разжались и сползли на низ живота, а Капелевич наклонился и заорал, брызгая слюной. — Я виноват, да?! А почему ты ныл, как нашкодивший щенок?! Ныл, а не дрался?! Почему в Горных Садах ты остался на верную смерть, а внизу даже глаз поднять боялся? Почему ты не резался с Кюгом за свою Тхеу так, как резался с ним наверху? Что изменилось? Ты что, росту вдвое больше стал? Goddamn! Да ни хрена подобного! Ты сдал ее сам! Почему Ирка осталась с тобой, а Тхеу нет? Да потому, что за первую ты дрался, а за вторую не стал! И в этом виноват я? В зеркало на себя посмотри, дракон хренов.
Боль отпустила, сменившись вполне терпимой резью. Я разогнулся. Но на Капелевича бросаться не стал. Почему? Потому, что он был прав. Бесплатных пирожных не бывает. Если бы я не рвал душу, слушая крики Тхеу, если бы не дрался насмерть с шери и охотниками, если бы не принял на свою совесть жизнь тех, кого считал врагами, то разве решился бы гнаться за хищниками, укравшими Ирину? Плакал бы в отделении милиции, да бегал по моргам. И в лучшем случае получил бы ее труп. Неужели моя Иришка не стоила такого урока? А Гриша… Он ведь, мерзавец, не один в нашем доме для престарелых работает. Почти пятьдесят нянечек, медсестер и врачих теперь на меня надеются. Четверо из них поехали вчера в санаторий. И, между прочим — впервые в своей жизни…
— Ладно, будем считать, что урок усвоен и окончен, — сказал я, и добавил от всей души: — Но ты все равно порядочная сволочь.
— Ну, во-вторых, драгоценный мой Игорь, — Гриша Капелевич опять уселся на диван. — Если человек сволочь, то это еще не значит, что он еврей. Очень часто бывает наоборот. А во-первых: неужели ты решил бросить свой мир на произвол судьбы?
— Этот… — подходящего названия в голову не приходило. — То ли сон, то ли гипноз?
— С каких это пор люди могут питаться во сне? Или приобретать во сне драконьи зубы? — он продемонстрировал стакан, выгрызенный мною месяца два назад из бутылки. — Неужели ты всерьез полагаешь, что я мог создать целую вселенную? Вспомни, именно ты был в этом мире полноценным человеком. Именно ты выдержал экзамены, именно твоя любимая девушка оказалась в том мире столь же цельной как и здесь… Этот мир твой. Такой же твой, как этот был моим… А к тебе от меня просочилась только муха…
