Мария Семенова - Хромой кузнец (сборник)
Бык молча бросился, пригибая золотые рога. Но красавица обернулась громадной клыкастой свиньёй – опять с косою и бусами. Лязгнула челюстями. Жаль, не выпросила у батюшки ледяного змеиного зуба!
Кий с сыном замахали руками, закричали в два голоса. И тур их услышал. Повернулся и тяжело поскакал, выбиваясь из сил. Огонь в горне свирепо гудел, сам собой разгораясь жарче не надо. Кий сунул в него тяжёлые клещи и поспешил обратно к двери. Подскакавшему туру пришлось заползать на коленях, но всё-таки он успел: кузнецы вдвинули засов перед самым рылом свиньи. Ударившись о железо, веприца отлетела с бешеным визгом. Кузнецы оглянулись посмотреть на быка, но быка не было. У наковальни, прижавшись друг к дружке, сидели на полу девка и парень – черноволосый, в изодранном жениховском наряде. Двумя руками он крепко держал привязанный на шею мешочек, глаза были сумасшедшие. А ноги – босые, сбитые в кровь. А ещё на полу лежала порожняя шкура, увенчанная золотыми рогами. Обоих, парня и девку, колотила дрожь.
– Здрав буди, Перунич! – прогудел из горна Огонь. – Признал ли, братучадо?
Парень хрипло откликнулся:
– И ты гой еси, Огонь свет Сварожич! Как же мне тебя, стрый-батюшка, не признать!..
Поднялся, пошатываясь, подошёл и обнялся с вылетевшим из горна Огнём. Девка пискнула, закрыла руками глаза. Между тем веприца снаружи прохрюкала:
– Кузнец, отвори!
Кий ответил:
– Рад бы, да засов застрял, не могу. Не обессудь уж.
Змеевне, видно, умишка, чтоб думать, совсем не досталось, одни прихоти:
– Как же я его у тебя заберу?
Кий посоветовал:
– А ты пролижи дверь, где нету железа. Я его тебе на язык-то и посажу.
Перунич подошёл к кузнецу, и турья шкура поползла по полу следом, готовая вновь прыгнуть на плечи.
– Сам выйду… Светлёну побереги. И вот ещё… тебе нёс, сохрани…
Он протянул Кию мешочек, но Кий отмахнулся:
– Погоди ты. Мы Волоса выпроваживали, неужто Волосовну не отвадим?
Веприца тем часом лизала дубовую дверь, сопя и плюясь. Дуб, громовое дерево, был ей не по вкусу и к тому же поддавался с трудом. Но вот дыра засветилась. Она всунула язык в кузницу далеко, как только смогла:
– Ну, сажай!
Светозор передал отцу горячие клещи.
– Держи, – сказал Кий и изо всей могуты стиснул слюнявый язык.
Змеевна завизжала так, что впору было оглохнуть. А уж рвалась – мало языка не покинула у Кия в клещах.
– Что с ней сделаем? – спросил кузнец. – Может, в соху впряжём, деревню опашем, чтобы Коровья Смерть не ходила?
– Пусти её, – сказал Перунич. Кий разжал клещи, и Змеевна без памяти кинулась наутёк, на ходу принимая крылатый облик. Светозор усмехнулся:
– Теперь если вернётся, так разве у батюшки на хвосте.
Кий нахмурился.
– А ведь правда твоя, поспешать надобно. Вот тебе, Перунич, сапожки. Будет ноги-то по морозу калечить.
Но Перунич покачал головой, глядя на шевелящуюся шкуру. Могучий, красивый парень, чистый отец, только чуть помягче лицом. Верно, в мать, подумалось кузнецу. А Перунич сказал:
– Я опять стану туром, как только выйду отсюда. Я пробовал… на горе Глядень, в святилище. Заклятье на мне. Я сын Богов, но мне не справиться с колдовством. Я-то ведь не Бог… я не знал Посвящения…
– Это не беда, полбеды, – отмолвил кузнец. – А ну, дай-ка я попробую!
Шкура наставляла рога, вырывалась, но у себя в кузнице Кий был сильнее. Живо сгрёб её в охапку, скрутил тугим узлом. Светозор подоспел, мигом оковал железными полосами. Вдвоём спрятали её в мешок:
– Пошли теперь!
У Кия был злой пёс во дворе. С чёрным нёбом, с тремя чёрными волосками под челюстью, на обеих передних лапах по когтю выше ступни – волка брал не задумываясь, человека чужого к дому не подпускал. А увидел Перунича – заскулил, на брюхе подполз. И молодой Бог не оттолкнул пса, не шагнул в нетерпении мимо. Нагнулся, за уши потрепал…
Зоря с кузнечихой только ахнули, разглядев, кого привёл Кий. А Перунич уже стоял на коленях подле Бога Грозы:
– Отец…
Не смог ничего больше выговорить, обнял его и заплакал. Слепой исполин опустил ладонь на мягкие чёрные кудри:
– Вот так же ты плакал за дверью, когда тебя щипала Морана. Врала старая ведьма, ты – мой!
Сын развязал кожаный мешочек, вынул ларец. Поднял крышку, и изнутри вспыхнули два синих огня. И ещё что-то, медленно, равномерно стучавшее:
– Я принес тебе глаза и сердце, отец…
Стальное лезвие
Оказалось, он получил их как свадебный дар, когда за него сговорили младшую Змеевну. Злобной Моране до того не терпелось смешать Змеево колено с родом Богов, что на радостях она утратила всякую осторожность. Решила, верно, – невелика беда, коли хочет, пусть балуется, всё равно к отцу не проникнет. Перунич рассказывал о своём сватовстве, содрогаясь от отвращения. Светлёна гладила его по руке.
Бог Грозы медленно ощупал ларец с глазами и сердцем. Он сказал:
– Вскипятите мне непочатый котёл родниковой воды…
Двоим молодцам и двум девкам немедля дали ведёрки и по коромыслу, отправили за водицей. Светозор повёл к гремячему ключу, что возник когда-то от молнии и единственный до сих пор не замёрз, не покорился морозу. Но на полдороге Перунич шагнул с тропы в сторону:
– А вот ещё родничок!
Заботливо расчищенная дорожка вела к колодезю, полному до краёв. Гладкие брёвнышки сруба искрились под Месяцем. Светозору вдруг померещилась на них чешуя. Он схватил за плечо молодого Бога, уже намерившегося зачерпнуть. Дёрнул назад, прошептав:
– Его здесь не было раньше! – и добавил погромче: – У нас вера такая, всегда в новый колодезь сперва горячие клещи кидать…
Они едва успели отпрянуть. Колодезь сделался Змеевной, взмыл и с криком умчался за лес. Храбрые девки держались одна за другую, зелёные от пережитого страха. Гремячий родник встретил их радостным журчанием, быстро наполнил ведёрки, и больше никто не пытался им помешать.
Кий утвердил во дворе большой железный котёл, в котором некогда варили пиво для его свадьбы. Налили воду, уложили дрова. Когда белым ключом забил крутой кипяток, Перунич и Светозор под руки вывели из дому Бога Грозы. Морозные цепи тащились следом, цепляясь за что ни попадя. Кузнечиха, Светлёна и Зоря подталкивали цепи кочергой, поддевали рогатым ухватом, гнали вон помелом. Рыжекудрый Сварожич выметнулся встречь брату из-под котла, обернулся жар-птицей – огненным кочетом. Острым клювом бережно взял из ларчика глаза, вложил в пустые глазницы. Взял сердце и опустил в рану, так испугавшую детей кузнеца. Из ожившей раны тотчас закапала кровь. Перун шагнул через край котла, в дымящийся кипяток. Совсем скрылся в густом облаке пара. И вышел на доску, прилаженную с другой стороны.
– Господине… – почти испугался кузнец.
Перед ним был прежний Перун, повелитель блещущих молний, хозяин неукротимой грозы. Выйдя из котла, он словно впервые заметил цепи, в бессильной злобе болтавшиеся на запястьях. Он стряхнул их, сломав между пальцами, как ореховую скорлупу, и бросил в костёр. Они по-змеиному зашипели, но Огонь сразился с ними и растопил.
Как встарь, зоркими синими глазами смотрел на Кия Перун, смотрел на своего сына… Нет, всё-таки он изменился. Голова осталась седой, и морщины легли на щёки и лоб, точно шрамы горя и муки. Он был дарителем жизни, а сделался – воином.
– Вы, тёмные Боги… – сказал он негромко, но словно бы гром аукнулся вдалеке. – И ты, Змей Волос, Скотий Бог!.. Ужо вам!..
Кий невольно попятился…
– Пройди через котёл, – сказал Перун сыну. – Это твоё Посвящение. Пускай все видят, какого ты рода.
Не раздумывая, Перунич шагнул в кипяток. Светлёна даже закричать не успела. А сын вышел вслед за отцом вроде бы совсем таким же, как был… но теперь турья шкура навряд ли осмелилась бы одеть его своевольно. Колдовство Мораны и Чернобога не было больше властно над ним.
Из конюшни, грудью выломав крепкие двери, выбежал конь. Заплясал, взмахивая здоровым крылом. Бог Грозы повёл к котлу и его. Взвился в прыжке жеребец, окутался вихрем белого пара… и вылетел совсем здоровый, могучий, стремительный. Только крылья, прежде похожие на лебединые, стали подобны крыльям орла, да опалённая шерсть не сумела вновь побелеть. Это была чернота грозовой тучи, способной прогреметь даже в мороз.
Перун поднял измятую золотую секиру:
– И перековать бы тебя, да толку…
Кий принёс ему самородок:
– Не сгодится ли? Это Морана мне приносила, мёртвый гвоздь сказывала ковать, да я её выгнал.
– Счастье, кузнец, что ты его не коснулся, – приняв самородок, ответил Перун. – Такой зуб и меня вморозил бы в лёд. А если бы ты дал его Людям, не накопившим ума… Это оружие для Богов, да и то, лучше бы мне не видать его никогда.
– Теперь твои молнии научатся убивать, – сказал сын. – Ты станешь страшным. Тебя начнут бояться, отец. Тебе будут молиться те, кто изберёт для себя раздор и войну…
