Алексей Игнатушин - Железная скорлупа
Глава десятая
Инконню вжался в стену, перед ним стояло чудовище в человеческой одежде.
— Оборотень! — выдохнул рыцарь.
Чудовище злобно рыкнуло, липким языком облизало раны на щеке рыцаря. Инконню исступленно забился головой о стену:
— Нет, нет!
Оборотень отступил, в полузверином взоре мелькнуло удивление.
— Ты! — прорычал он. — Ты не знал!
Инконню нашел силы ехидно улыбнуться:
— Фея не успела поведать, я развел тебя, как мужлана.
Оборотень грозно зарычал, отчего сердце рыцаря замерло. Возле уха страшно заскрипел камень, раздираемый когтями. Тело чудища съежилось, побелело — исчезла шерсть, и после болезненных корчей перед взором рыцаря предстало потное лицо Педивера. Инконню улыбнулся с чувством превосходства:
— Даже в цепях я тебя одурачил.
Педивер трясся от бешенства. Он схватил с пыточного стола бутылку, прилепил губы к горлышку. Опустевший сосуд разбил об стену и с мрачной улыбкой подошел к рыцарю.
— Что ж, шутник, придется и мне ответить, — сказал ледяным тоном. — Будь уверен, отвечу достойно.
— Откуда у тебя достоинство, нелюдь? — усмехнулся рыцарь.
— Нелюдь?! — прошипел барон. — Нелюдь?! Я жизнь положил на уничтожение Призраков ночи и дьявольских отродий! А когда меня укусил оборотень… — Педивер скривился, во взгляде отразилась горечь. — Те, кто раньше требовал защищать их, стали за мной охотиться, как за бешеной собакой, благодеяния вмиг забылись!
В душе Инконню боролись противоречивые чувства. Барон шагал по подвалу, возбужденно размахивая руками, тень порхала по стене гигантской черной бабочкой.
— Меня травили несколько недель, до сих пор снятся пронзительные звуки рогов, лай собак, ненавистные кличи. Если бы они с такой яростью и храбростью охотились на исчадий ада, — усмехнулся барон грустно, — то моя помощь никогда бы не понадобилась. Трусы, подонки! Удивительная психология у людей, не так ли?
Инконню молча кивнул.
— Не знаю, как я выжил. Долго рассказывать, сэр Инконню. Судьба свела меня с богатой баронессой, а проклятье оборотня странным образом помогло, наделив животной притягательностью. Ныне я — владетельный барон, многие зовут меня справедливым, — усмехнулся он в усы.
— А супруга знает? — спросил рыцарь.
— Нет, но догадывается. Непросто скрыть отлучки в полнолуние. Сдерживать животную ярость приходится пытками людей, несчастный рыцарь. Это лучше, чем метаться по деревням и терзать вилланов. А когда за это платят, как сейчас, удовольствие неописуемое.
— Ты трус, — сказал Инконню убежденно. — Храбрец бы принял смерть, но не стал чудовищем. Твои оправдания жалки и смешны.
От пылающего взгляда барона рыцаря пробрала дрожь.
— Трус?! Щенок, как ты смеешь рассуждать о том, о чем не имеешь представления? Укусить тебя, что ли, чтоб ты осознал ужас грядущего бытия? Ладно, не напрягайся. Времени нет, заказчики желают как можно быстрее получить доказательства твоей смерти.
— Ты еще и наемник? — скривился рыцарь.
— Дурак, — сказал барон холодно.
Дрожащий Инконню молча проводил барона взглядом. Хлопнула дверь. Рыцарь обвис в цепях, темнота по углам подвала сгустилась, смотрела на кровоточащую жертву хищно, плотоядно.
Тарквин не пожалел драгоценных снадобий, и к утру рыцарь чувствовал себя сносно, осталась лишь слабая усталость мышц. Тем противнее было вновь увидеть троицу вчерашних мучителей. Хелию вновь привязали к скамье и хлестали по щекам, когда отворачивалась.
Инконню хрипел, плевался в истязателей. Сполохи боли мутили сознание, он плыл в густой патоке бездумья. В лицо плескали холодной водой, раны натирали солью, от дикого жжения он бился в цепях, расшибая затылок о стену.
Эжен деловито прижигал ему живот раскаленными прутьями, тело рыцаря покрылось черными полосами, в подвале сильно пахло горелой плотью.
— Полосатый, как тигр, — засмеялся Эжен.
Барон залпом осушил кружку вина.
— Жарковато здесь, Хрыч, — посетовал он.
— Ему или нам? — полюбопытствовал палач, скаля гнилые зубы.
Все снова засмеялись. Инконню уловил в его голосе истерические нотки, будто подонки старались выплеснуть через рот гнилую сущность.
— Так, к обедне опоздали, — пропыхтел Педивер. — Ничего, на вечерней молитве замолим грехи. — Он повернулся к измученному рыцарю: — Зря сверкаешь глазами, Бог простит, не сомневайся. Обидно, да? Ладно, пусть отдохнет.
Мучители устремились к холодным закускам, жрали, как свиньи, заляпали пыточный стол вином, словно потеками крови.
— Давно мы не обращали внимания на гостью, — сказал барон, облизывая пальцы. — Леди, любите ли вы родное королевство?
Хелия кивнула. Педивер передернул плечами, скривил губы в гадкой ухмылке:
— И пойдете на все ради его спасения?
Фрейлина снова кивнула.
— Леди Хелия, не играйте с подонками в их игры, — прохрипел Инконню.
Барон поморщился, дернул плечом:
— Эжен.
Приспешник послушно встал, и Инконню согнулся от удара под ложечку. Эжен нашарил грязную тряпку, вбил ему в рот.
Хелия вскрикнула, барон равнодушно встретил ее умоляющий взгляд:
— Впредь будет паинькой.
Эжен сел рядом с Хрычом, мощно зачавкала мясом.
— Этот рыцарь — ваша надежда? — спросил Педивер, повернувшись к фрейлине.
Она с вызовом кивнула. Барон тонко улыбнулся, в глазах затлели опасные огоньки.
— Без него королевство погибнет?
Лицо девушки омрачилось, хлынули слезы. Педивер восхищенно покачал головой:
— Вы согласны погибнуть вместо него, чтобы он добрался до королевства?
Хелия странно посмотрела на прикованного рыцаря.
«Не отвечай!» — закричал Инконню мысленно.
«Согласна», — ответила фрейлина кивком.
Эжен и Хрыч смотрели на барона удивленно, чесали затылки. Педивер вгляделся в решительное лицо девушки, сказал небрежно:
— Знаете, вы можете даже уйти вдвоем. Вы согласны?
Хелия отчаянно закивала. Барон, оглядев ее с головы до ног, задержал взгляд на высокой груди.
— Но не просто так, милая. Вы добровольно разделите ложе с Эженом, и тогда на следующий день будете свободны.
Хелия отрицательно замотала головой. Эжен поперхнулся куском, заливая вином одежду.
— Не желаете? — удивился барон. — Хм, странно. Умереть готовы, а претерпеть менее болезненную процедуру — нет.
«Потому что ты не имеешь представления о чести, скотина! — подумал рыцарь. — Это вилланка с радостью раздвинет ноги, отряхнется и дальше пойдет, потому что не знает, что девичья честь дороже жизни. Может, потому благородные к вилланам относятся как к животным, хотя зачастую мало от них отличаются, но они хотя бы знают о чести. Конечно, распутницы будут одарены мужским вниманием, мирскими благами, к ним охотнее тянутся, но восхищаться будут подобными Хелии, а тех — пользовать!
