Николай Басов - Поиск неожиданного
Итак, это был шаман, его подручный, скорее всего молодой шаман, и какой-то их прислужник. А направлялись они сюда, без сомнения повинуясь вызову, который Оле-Лех дважды, как ему самому показалось, обратил в пустынное море или к этим низким северным сизо-фиолетовым небесам или просто расплескал по всей окружающей тундре.
Его услышали и поняли, и сейчас ему следовало выяснить наконец-то, ради кого он приехал сюда. Выяснить, кого выбрал фиолетовый медальон Госпожи, и сделать все возможное, чтобы этот выбранный северный человек отправился с ним в дальнейший поход.
4Вечер этого дня проходил довольно странно. Племя собралось и устроило праздник, женщины голосили заунывную песню, сначала совсем молодые, а потом и более зрелые охотники принялись танцевать вокруг костра. Это было бы похоже на настоящее веселье, если бы Оле-Лех не чувствовал напряжения, которое удивительным образом возрастало над стоянкой этих людей, едва ли не проникало в каждую ярангу, захватывало каждого из северян и растекалось по тундре, даже уходило ощутимым, едва ли не видимым в сумерках клином в близкое море.
Он побродил среди веселящихся людей и отправился к Франкенштейну. Но тот, может быть из-за нежданного праздника, а может, потому, что вообще привык за последние дни держаться подальше от местных, ушел так далеко в тундру, что и искать его было бесполезно. Рыцарь только чувствовал, что он где-то неподалеку в прозрачной хмари северной ночи топчется и пытается, как обычно, удерживать своих коней, чтобы те не набросились на оленей. Делал он это, по всей видимости, успешно, потому что к Оле-Леху никто больше не подходил с требованием возместить ущерб.
В этом странном состоянии неявного напряжения и набирающей обороты гульбы, устроенной местными, он вернулся в свою ярангу, и как выяснилось — не зря. Не прошло и нескольких минут после его возвращения, как откинулся полог, и в жилище проник Тальда.
— Что ж ты, сахиб, в темноте сидишь? — удивился он. — Давай я огонь разожгу.
— Ты тоже чувствуешь? — спросил его рыцарь.
— Что именно, сэр?
— Что-то сегодня произойдет.
— Может, и произойдет, да пора уж, сколько можно здесь болтаться? — Оруженосец был раздражен, хотя и скрывал это за искусственно-деловитым тоном.
Едва разгорелся их костер и над ярангой поднялся дым, к ним присоединился Сиверс. По своему обыкновению, он не выпускал из рук тетрадочку, но лицо у него было в целом недовольное. Усевшись так, чтобы огонь освещал страницы, на которых он по инерции продолжал что-то рисовать, бывший профессор Шомского университета принялся ворчать:
— Надо же, дикари какие, не пускают меня поближе, не дают нарисовать их. А ведь это интересно, я тут любопытные образцы северных торжественных одежд заметил и очень своеобычные украшения…
Потом стало совсем скучно. До путешественников, то усиливаясь, то затихая, доносились звуки непривычной музыки и странного низкого горлового пения, временами настолько резкого, что приходилось удивляться, как человеческое горло оказывалось на него способно. Кроме того, в ярангу слетелась туча комаров, то и дело кто-то из сидящих троих мужчин звонко хлопал себя по лицу и по рукам, пытаясь избавиться от кровососов.
Оле-Лех думал о том, что в этом скоплении народу он не сумеет безошибочно определить, кто же им нужен из этого стойбища для фиолетового амулета. Он вытащил его из мешочка, повертел в пальцах, камень светился в бликах огня, но даже если его удавалось отвести в сторону, он и в темноте горел отчетливой фиолетовой искрой, кажущейся еще более яркой в этом неверном полумраке, наполненном дымом.
Полог яранги неожиданно снова откинулся, внутрь проскользнули сначала высокий и сильный юноша, сопровождавший старого шамана, затем сам шаман, а потом и вождь племени. Оле-Лех этому почти не удивился. Он был погружен в свои мысли, а кроме того, это появление местных соответствовало напряжению, которое одолевало его весь вечер. За вождем беззвучно, словно тень, вошла и Калабаха. Она улыбалась, нетрудно было догадаться, что она довольна отведенной ей ролью переводчицы, участвующей во всех переговорах, несомненно важной персоной.
Тальда рассадил гостей на местный манер вокруг огня, спиной к дальней от входа стене. Это был знак уважения, почтения, дружелюбия. Оле-Лех понял это, хотя никто ему этого не объяснял, так уж выходило, что он стал проникаться обычаями северян. А сам послушно сел бочком к вождю, но развернувшись к шаману.
Лицо у старика-шамана было мелкое, птичье, темно-желтое, почти коричневое и сморщенное настолько, что даже глаза превратились в узкие щелочки под косматыми, но совершенно бесцветными бровями. Кажется, он все же посматривал вокруг, потому что время от времени кивал молча, словно соглашался со своими мыслями либо ожидал чего-то. А то и понукал каким-то образом молодого подручного и Калабаху, а может быть, даже Тальду.
Когда гости расселись, оруженосец достал все четыре кружки, которые у них были, три вручил своим гостям, не забыв и молодого шамана, а четвертую, с подчеркнутым поклоном, передал рыцарю. В ней уже плескалось янтарное, замечательно пахнущее бренди, такое знакомое и в то же время совсем чужое в этом непривычном окружении на краю земли у Северного ледового океана. Рыцарь сделал глоток, бренди показалось ему мягким, едва ли не нежным, вкуснее ничего на свете Оле-Лех прежде не пробовал. Гостям выпивка понравилась еще больше. Они осушили свои кружки едва ли не быстрее, чем Сиверс, взявшийся помогать оруженосцу, успел подбросить в пламя свежего мха, веток и лучин.
Пришлось Тальде снова наполнять кружки. А Оле-Лех с каким-то даже внутренним негодованием подумал, что здесь, на севере, ничего не решается без выпивки и очень трудно предположить — хорошо это либо плохо. А может, вполне уместно, если принять во внимание всепроникающую сырость, комаров, едкий дым и суровое иногда дыхание близкого океана.
Выпив свою кружку так же торопливо, как и прежде, молодой шаман вернул ее оруженосцу и сделал жест, чтобы он на этот раз отдал ее Калабахе. Женщина вполне по-свойски расположилась, даже немного неприлично, как посчитал рыцарь, раскинула ноги, сидя перед огнем, и с удовольствием смотрела на собравшихся.
— Что происходит? — спросил ее Оле-Лех.
— Говорить надоть, — задумчиво, подыскивая слова и пробуя их на слух, ответила северянка.
— О чем говорить? — спросил рыцарь. Он так же, как и она, переходил на простые односложные фразы, к которым, на удивление, уже привык тут.
В его вопросе было немало лукавства, потому что со своими словами он разжал кулак и чуть вытянул руку с медальоном, но недалеко, чтобы никто из гостей не подумал, что им предлагают знак Госпожи в подарок.
