Ника Ракитина - ГОНИТВА
– Ну, а все же. На кого похож ваш зверь?
Спутники дружно развели руками.
После десяти минут уговоров и даже угроз, а также препирательств между братьями по поводу вида и величины внешность неведомой зверюшки кое-как обрисовалась. Была тварь, сидя на задних лапах, ростом с копну, только тощая. Черна, но как бы пегая ("Плесенью такой покрытый али лишаем"). Хвост имела львиный, морду квадратную ("Ряха прям, как у нашего аканома!"). И, кроме того, были у нее медные крылья, острые по краям, словно ножи. На вопрос, не примерещилось ли чудовище спьяну, Андрей с Пилипом уверили хором, что оба непьющие. За то их "обчество" и снарядило. И когда даже пан ксендз при виде "звери" из костела сбежал! "А особа духовная, в непотребстве каком не замечен". Гайли хмыкнула и почесала голову. По описанию выходила геральдическая тварь. Если та, конечно, может ожить. В угорский городок Пальмира, к примеру, чтобы отпугнуть болотных духов, навезли подобных зверей числом чуть ли не шестьсот: медных, каменных, деревянных; любых размеров и обликов. И рыкающих, и подчиненных, и атакующих. С крыльями, со щитом, с поднятой лапой и человечьей головой – этого из самой Та-Кемской страны. И даже вовсе без головы. Когда городка того – одна перспектива. Самое нежданное, подумалось гонцу, в болотах тонуть действительно перестали. Даже спьяну.
– А клюв у него есть?
– Не, нету, – закрутили шеями мужики. – Морда собачья, только стесанная.
– И лает.
За выяснениями незаметно прошел остаток дороги, и соломенная крыша сарая или хлева, которая лишь маячила на повороте, неожиданно приблизилась вместе с бревенчатыми стенами под ней, мелькнула в окошке задумчивая коровья морда, и колеса заскрипели по гравию. Пахнуло навозом и травой. Березы, растущие вдоль улицы, качнули розовыми ветками. А в остальном, хотя солнце стояло еще высоко – пустынная тишина. Даже кур не видно. Ставни прикрыты, ворота заперты. Точно село изготовилось к осаде. А ведь праздник, день Мартына-лисогона, когда лисица норы меняет: старые на новые. А еще на лисиц нападает куриная слепота. Вот так выскакивает желтенькая из-под забора – и нападает, какие там куры! Гайли спрыгнула с телеги, отщипнула липкий ядовитый цветок, которому не повезло вылупиться первым. Уже здесь она начинала чувствовать страх и злобу, выплеснувшие на окруженную каменными склепами[52] площадь. Вот где людей было много. Они или ходили, или стояли группками, словно и дела у них иного не было. Тут не оказалось ни малых, ни старых. В основном, молодые крепкие мужики. Хотя встречались и бабы, решительные и истеричные. И почти все были вооружены. Кто дрекольем – из-за чего пострадали заборы, кто поосновательней – ухватами, косами, вилами. Имелись двустволки и дробовики, и даже вполне исправное на вид кремневое ружье. Народ переговаривался, иногда возвышая голос до крика, переминался, курил. Несколько мужиков степенно и основательно таскали к деревянным стенам костела дрова. Над костелом – маленьким, домашним – раскачивала ветками старая береза. На ней – так же нервно, как люди на площади – перекликались вороны. От мужика к мужику мельтешил ксендз в черном подряснике, размахивал руками.
– …напихать дровишек в окно, да походню кинуть…
– …воет?
– Да не слыхать…
Телегу с ходоками и гонцом заметили не сразу, а когда заметили, без особой спешки потянули шапки с голов. Андрей с Пилипом закивали, ощерились радостно и гордо.
– Ну что, не сбег? – спросил старший брат.
– Тут. Сидит! – разноголосо откликнулись в ответ. – Вот, выкурить хотим.
– Панна, – кинулся к Гайли ксендз, – пожалуйста! Спалят же, вандалы…
Толпа колыхнулась и глухо заворчала.
Гайли спокойно указала ресницами на припертые двери: разбирайте. Пилип с Андреем первые засучили рукава, принялись оттаскивать бревна. Гайли привычно потянулась душой за стены, ища сидящего внутри. Ответ пришел. Существо в костеле было смущено и растеряно, но не враждебно, и женщина вошла, перекрестившись на пороге.
Узла здесь не оказалось. И все равно было красиво. Кованое железо на окнах казалось легче кружева, распускалось цветами. Плясала в воздухе золотая пыль. А на мозаиках нефа лежал зверь с львиным телом, собачьей головой и медными орлиными крыльями, лениво заметал смальты кисточкой хвоста, и те сверкали на вечернем солнце.
Тяжелая голова повернулась на шаги:
– Г-гонец? Здр-рав-вствуй…
– Симарьгл, – Гайли улыбнулась. Точно такие звери охраняли вход в замок Гивойтоса: пегая каменная шкура, сложенные медные крылья, улыбчивая морда с сонно прикрытыми, но все равно любопытными и ласковыми глазами. – Здравствуй. Зачем ты разогнал верников?
Длинный хвост нервно застучал по полу:
– Наж-жалов-вались… н-ну-у… они пели.
– Красиво?
– Ш-шутишь? – Симарьгл облизнулся лиловым языком. – Я не в-винов-ват… Они так красиво пели. Н-ну-у… я вошел на крыльцо.
– А потом?
Бульдожья голова стыдливо понурилась: зверю совсем не хотелось рассказывать, как он вполз в притвор, а затем носом приоткрыл дверные створки. И беззвучно повлекся между скамьями. И вел себя тихо, как мышка, пока звучный голос органа не пробудил душу и не заставил вплести в песнопения собственный трубный вой. Верники… скажем, закричали. Скажем даже, перепугали и смутили Симарьгла. И он заметался вместе с ними, наступая им на ноги, взмахами крыльев загасив свечи и опрокинув несколько курильниц. Ксендз, отпихиваясь ногой от служек, забился под наалтарное покрывало… короче, через неполные пять минут поле хвалы осталось за псом, в которого не многие и верили.
Гайли от хохота рухнула на ступеньки:
– Ой, н-не м-можу! Во-во…
Не долго думая, невезучий меломан сунул кисточку хвоста в чашу со святой водой, полагающуюся у двери. Окропил обильным дождичком помирающего от смеха гонца и со скорбным выражением на морде вытянулся на плитах.
– Спасибо, – вытирая мокрое лицо, серьезно сказала Гайли. – Пойдем объясняться?
Симарьгл отрицающе заворочал башкой. Паникеры могли ведь уже опомниться и совсем по-иному выразить отношение к объекту языческой конфессии – камнями и палками, например. Бока чесать лучше лапой. Зверь сделал попытку отползти, но был пойман за загривок. Гайли вполне дружелюбно потрепала свисающие уши:
– А скажи-ка мне вот еще. Откуда ты вообще взялся?
Симарьгл смущенно засопел.
– Ну… я…
Она подергала отвисающую складку атласной на ощупь кожи.
– Лежал я… у двери…
– У какой двери?
– Дворцовой, конечно. Я там изныл совсем. Особенно под конец. Только раз последний хозяин с парнем каким-то ругался. А потом вообще никого не было. А потом пришел… – Симарьгл запнулся, и Гайли поторопила:
