Лариса Петровичева - Роса и свиток
Вит сокрушенно покачал головой.
— Утром арестовали по обвинению в колдовстве. Говорят, государь, что она ведьма и на шеф-инквизитора порчу навела покойницкой свечой. Ну и увезли… Туда, куда солнце не смотрит.
Луш вскочил с кресла и бросился к дверям. В голове стучало: успеть, успеть, только бы успеть! Он снимет несчастную девушку с дыбы, а проклятому Торну кишки на кулак намотает — лишь бы успеть…
Почему-то ему было очень страшно.
* * *Когда Луш ворвался в допросную, то Шани как раз приступал к омовению мертвеца.
Луш остановился, словно налетел на преграду. Кровь ударила ему в голову — и отхлынула, и снова ударила. Покойница, молодая худенькая девушка, лежала на столе, безвольно раскинув белые тонкие руки. Растрепанные каштановые косы свисали почти до пола. Луш сделал шаг вперед и увидел Софью.
Она лежала горой изуродованной плоти. По всей вероятности, во время пыток использовали трехзубую распялку, которая располосовала тело Софьи до мяса. Руки, грудь, живот, бока были покрыты кровавыми полосами — Лушу показалось, что он видит обнаженные белые ребра. Он сделал еще один шаг, потом еще. Мутные карие глаза смотрели на Луша и, казалось, не принадлежали той Софье, которую он знал, которой дорожил до дрожи в коленях.
Да ведь это же не Софья, с каким-то судорожным страхом подумал Луш. Она не может лежать здесь вот так. Ее не могли драть железными когтями по живому телу, ее не могли лупить молотом для мяса, не могли, не могли, не могли! Это не она!
Луш не сразу понял, что плачет. Тяжелый ком всплыл в горле и начал душить: государь слепо схватился за воротник и рванул, пытаясь дать доступ воздуху.
— Там на столе. Капли от нервов, — услышал он голос Торна. Очень спокойный, равнодушный до цинизма голос человека, который старательно выполняет свои обязанности и не задумывается, что при этом хорошо, а что плохо. — Попей, полегчает.
Луш отшатнулся в сторону, всхлипнул, задыхаясь, наткнулся на табурет дознавателя возле дыбы и, рухнув на него, закрыл лицо ладонями. Все в нем словно дрожало и рвалось — казалось, что внешний и внутренний мир утратили основы и полетели в никуда, навсегда лишившись орбит. Софья, Софья, Софья. Нежная, добрая девочка, ставшая грудой парного мяса. Как же так, за что?
В руку Луша всунули что-то холодное, а саму руку подняли ко рту. Нос царапнул резкий запах успокоительной смеси. Луш сделал глоток, затем второй и отстраненно подумал, что лучше бы шеф-инквизитор его отравил. Жизнь утратила смысл, жить было незачем. Жена выставила его дураком и рогоносцем, а Софью убили. Искромсали и убили.
— Пей, пей. Полегчает.
Луш допил смесь и слепо поставил бокал на заваленный бумагами стол. Мимо, конечно — хрусталь печально звякнул на мраморных плитах пола. Торн, который уже успел отойти к столу с мертвой Софьей, брезгливо скривился.
— Посуду-то мне не бей. Тут тебе не владыческие закрома.
— Ублюдок, — выдохнул Луш. — Мразь какая. Ненавижу тебя.
Шеф-инквизитор безразлично пожал плечами. Наверно, по долгу службы ему приходилось слушать и не такие речи.
— Я-то тут при чем? Ты сам указ подписал. Мог бы и помиловать. Сам свою зазнобу не пожалел, почему я должен?
Луш охнул и схватился за голову. Ведь и правда подписал, и не прочитал, что подписывает — у него в тот момент ум за разум заходил.
— Тварь, — простонал государь. — Тварь какая…
— А не надо ворожить, — с какой-то веселой беззаботностью произнес Торн и бросил тряпку для обмывания в ковшик с водой. — Не надо жир с мертвецов по кладбищам срезать. Не надо клей из костей варить. Живи порядочно, веруй в Заступника и не греши — и кто тебя тронет?
— Да ты что несешь! — взревел Луш и вскочил, но внезапно сердце кольнуло тупой иглой боли, и он рухнул обратно на табурет. — Какой жир? Какой клей? Ты же с ней просто счеты свел! И ни за что, не было у нас ничего!
Торн с отсутствующим взглядом пожал плечами и принялся осторожно обмывать девичье тело. Розовые ручейки воды закапали со стола, стекая с изувеченного тела Софьи; Луш кусал губы, искренне стараясь не смотреть, но не имея сил отвести взгляд. Покойница словно притягивала его: он то опускал голову, то смотрел снова.
— Мне, наверно, надо было вас из кровати вытащить, — с той же отстраненностью сказал шеф-инквизитор. — Ну да ладно, ерунда все это. Ты со своей бабой порядок навел, я со своей. Каждый в меру понимания и разумения. В конце концов, это моя работа — ересь давить и ведьм со свету сживать.
Луш провел по щекам, вытирая слезы. Окровавленная кукла лежала на столе и не имела никакого отношения к Софье. И самой Софьи здесь больше не было. Луш потерял ее навсегда.
Это осознание потери было настолько тяжелым, что Луш сжал зубы и глухо взвыл, словно смертельно раненое животное. Торн посмотрел на него без сочувствия, но спокойно, и произнес:
— Давай вон, еще микстурки накапай. Так оно вернее будет. Поверь специалисту.
Какая к Змеедушцу микстурка, устало подумал Луш и нашел в себе силы подняться с табурета. Подойдя к столу, он взглянул в мертвое дорогое лицо и на мгновение ощутил, как что-то умирает в нем самом — воспоминание об их первой встрече в театре, сумерки в оранжерее, осенний парк… Листва срывалась с деревьев, далекий оркестр играл увертюру, занавес взмывал вверх, и Софья уходила, становясь прошлым из близкого и родного настоящего. Луш закусил губу, чтобы не расплакаться снова и внезапно вспомнил покойную девчонку-фаворитку Торна, которая точно так же кусала губы, чтобы не кричать, когда ее насиловали и били.
— Отомстил, значит, — хрипло сказал Луш. — Отомстил…
Торн вопросительно поднял бровь и принялся неторопливо смывать кровь с бедер девушки.
— Ты о чем?
— О девке твоей, — процедил Луш. — Инквизиторша переодетая.
Торн равнодушно посмотрел на государя и вернулся к прерванному занятию. Его лицо осталось непробиваемо спокойным.
— У меня таких девок, знаешь ли… В очереди стоят. За всех мстить — мстилка отвалится.
— Отомстил, — повторил Луш. — Доволен, наверно…
— Не знаю, — ответил Торн. — Не надо было тебе на чужой каравай рот разевать. Я про Софью, не про старое.
Луш протянул руку и дотронулся до бедра Софьи. Кровь застыла там отвратительной, еще теплой пленкой — и Луш как-то вдруг понял, откуда она там взялась.
— Ты ее своим псам цепным на откуп отдал? — с горечью произнес он, уже зная, какой последует ответ. Торн усмехнулся и отжал тряпку в ковшике. Вода там давно обрела тошнотворный красный цвет.
— А что такое? Палач тоже человек, у него потребности. А мне не жалко.
