Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – вильдграф
– Да, – сказал я, – и завтра уеду. Но я ничего не нашел в городе и даже одной ночи не провел в нем. Всякий раз брал коня… своего или чужого, и… здравствуй, ночная степь! Здравствуй, бешеная скачка под родными звездами!
Кочевники на меня смотрели с явной симпатией, каждое мое слово – гимн их образу жизни, их превосходству над глиноедами.
Конунг поморщился, но сказал все тем же приветливым голосом:
– Хорошо. Но если надумаешь к нам – дай знать. Сильным и отважным рады везде.
– Благодарю за честь, – ответил я.
Вернулся на свое место я в гробовом молчании и провожаемый уважительными взглядами. Едва я сел, разговоры возобновились, а Рогозиф, сам темный, как грозовая туча, придвинул мне металлический кубок с вином.
– Выпей, – сказал он участливо. – У тебя точно в горле сейчас, как в огненной печи.
– Спасибо, – сказал я хрипло.
– Полегчало? – спросил он, когда моя рука со стуком опустила опустевший кубок на столешницу, но я понял по его глазам, что говорит не о вине. – Чего ты так вспылил?
Я вяло отмахнулся.
– Да так… Одну бабу вспомнил…
Он чуть скосил глаза, я догадался, что поглядывает на веранду, где была принцесса, ощутил тревогу, а нехорошее предчувствие стиснуло грудь.
– В них все зло, – сказал он философски. – А ты непрост.
– Чего так решил?
– Это был сам Корн, – напомнил он.
– Степь велика, – ответил я. – В каких-то краях таких корнов продают кучками. За мелкую монетку.
Со стороны сада пришли музыканты, заиграли нескладно, зато громко. Я покосился с неодобрением.
– Недостаточно атлетические, чтобы бить в бубен.
Рогозиф отмахнулся.
– Тогда пусть хоть играют. Но если под музыку нельзя драться, то это плохая музыка.
Я окинул музыкантов придирчивым взглядом.
– Лохматые… Стричься еще не умеют, значит, будут играть только тяжелую музыку… А под нее драться хорошо.
– Конунг знает дело, – откликнулся Рогозиф знающе.
– Будет драка?
– Обязательно, – заверил он.
– Зачем?
Он удивился:
– А как без драки? У вас что, безздрачники?
– У нас только на свадьбах, – пояснил я. – Свадьба без мордобоя – вообще не свадьба. А еще на днях рождениях, юбилеях, встречах для хорошей выпивки и просто так.
– Воздержанные вы люди, – сказал он с уважением.
– Здесь, как я понимаю, готовятся к королевским состязаниям? Разминка?
– Гоняют кровь, – согласился он, – присматриваются друг к другу. А чем заняться, если до состязаний еще два дня?
– Уйма времени, – согласился я. – Девать некуда.
Кочевники в самом деле, разогрев себя вином, приглядываются друг к другу оценивающе, некоторые прямо за столом обматывают кулаки ремешками, другие хищно сжимают и разжимают пальцы, готовые цепко хватать противника и бросать через бедро, через голову, через руку или плечо.
– Как ты? – спросил Рогозиф.
– Ни за что, – сказал я твердо.
Он удивился.
– Почему?
– Лучше посмотрю, – объяснил я. – Вот смотреть такое люблю больше. Только место займу получше.
Он сказал весело:
– Я тоже так люблю больше. А потом оно как-то само… Вдруг – и уже в драке!
– Я сдержанный, – сказал я, – очень сдержанный.
Он хмыкнул с сомнением, но промолчал, взгляд его устремился мимо моего уха, я даже слышал легкий свист и дуновение воздуха. Оглянуться я не успел, там послышался нежнейший голос:
– Дорогой герой…
Я обернулся, милая девушка кокетливо присела передо мною, глазки хитрые, а щечки круглые и нежные, а еще тугие и спелые, так и хочется укусить. Еще умильные ямочки, на них нельзя смотреть без удовольствия. А когда она улыбнулась, ямочки стали глубже, делая личико из просто хорошенького изумительным.
– Привет, Юдженильда, – сказал я с удовольствием, на хорошеньких женщин всегда таращим глаза просто с наслаждением. – Какая ты прелесть, теперь всю ночь будешь сниться…
Она заулыбалась шире, голосок прозвучал кокетливо:
– Помнишь мое имя?
– Как же его не запомнить? – изумился я. – Все только и говорят: взгляните на эту изумительную девушку, она же мечта мужчин, как ее зовут, кто она, откуда она, как бы с нею…
Она рассмеялась чисто и звонко:
– Не продолжай! Я, знаешь ли, такая скромная, такая скромная бываю в некоторых случаях. Милый Рич, моя подруга Элеонора послала отыскать тебя.
– Ты отыскала, – сообщил я и жадно раздел ее взглядом, подумал и не стал одевать. – Можешь броситься мне на шею. Обещаю не отбиваться.
Она расхохоталась, милые ямочки на щечках стали глубже.
– Нет-нет, я по другому делу. Она сейчас во-о-он в том павильоне. Понял?
– Понял, – ответил я.
Она подождала, я стоял и с удовольствием смотрел на нее, так и не сумев заставить себя вернуть ей платье, наконец она сердито топнула ножкой в изящной туфельке. Я озадаченно посмотрел на ногу, на туфлю, потом на ее милое личико.
– Что ты понял? – переспросила она с недоверием и мило наморщила носик.
– Что она во-о-он в том павильоне, – послушно ответил я.
Юдженильда с укоризной покачала головой.
– Это значит, – произнесла она наставительно, – ты должен бежать туда сломя голову!
– От тебя? – спросил я с возмущением.
Она расхохоталась и ухватила меня за руку.
– Надеюсь, – сказала она деловито, – мои родители меня не убьют, что взяла мужчину за руку. Но это ж только за руку, а не за…
– Юдженильда, – перебил я торопливо, – вы слишком невинны, потому помалкивайте, пока не сказали такое, после чего я уже не смогу остановиться.
Она хихикала всю дорогу и заговорщицки сжимала мне пальцы. Павильон приблизился, весь в зеленом плюще, за исключением входа, мы обошли вокруг, я не сразу обнаружил щель в зеленой стене, Элеонора сидит в королевской позе и смотрит в нашу сторону.
Юдженильда хихикнула громче, Элеонора покачала головой, взгляд был холоден и полон неодобрения.
– Иди домой, – сказала она резко. – Рано еще хватать мужчин за руки.
– Так это же за руки, – ответила Юдженильда тоненьким голоском, – а не за…
Мы с Элеонорой прикрикнули в один голос:
– Беги домой!
Юдженильда надулась и пошла прочь, выпрямив спину и покачивая уже вполне созревшими для жадных мужских рук сочными булочками.
Элеонора жестом пригласила меня войти и сесть. Я с поклоном повиновался, она вперила в меня сердитый взгляд.
– Что-то не так? – спросил я.
Она спросила раздраженно:
– Что у вас за шуточки?
– В смысле?
– Насчет лапок гарпий, – сказала она рассерженно, – теперь весь двор судачит!.. В жизни не пробовала такой гадости! И даже не верю, что их где-то едят.
– Где-то едят, – заверил я. – Мир так объемен и разнообразен, что все, что может случиться, – где-то случается. И лапки гарпий кто-то ест. Правда, у этих не лапки, а лапищи…
