Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – рейхсфюрст
Она прошептала:
— Нехорошо. Я чувствую, что нехорошо.
— Но мы уже были в постели, — напомнил я.
Она сказала жалобно:
— И тогда был грех, но я была далеко, а сейчас сэр Мидль в соседней спальне!.. Это ужас, ужас, ужас!..
— Но это разрешено церковью, — напомнил я.
Она прошептала:
— Пока разрешено, но уже начинает вызывать осуждение. Я слышала, папа римский говорил, что земля наполняется людьми, и можно вернуться к строгим библейским нормам, когда один муж и одна жена.
Я пробормотал:
— Ну, в Библии, насколько я помню, многоженство цветет и пахнет. У Соломона было семьсот жен и триста наложниц, у Давида их десять, у Ровоама — восемнадцать жен и шестьдесят наложниц… Так что все наоборот, это сейчас мы становимся строже. Но пока что законы служат для того, чтобы все женщины имели мужей, а когда войны прекратятся… гм… ну да, тогда можно будет «один муж — одна жена»…
Она сказала жалобно:
— Наверное, потому я чувствую себя такой преступницей?
Я наклонился и поцеловал ее.
— Мы не преступники.
И все-таки она ужасалась, чувствуя себя ужасающе бесстыдной и развратной, все время помня, что за стеной, пусть и очень толстой, надежной, в постели ворочается сэр Мидль.
К счастью, в самом деле получила строгое воспитание, так что когда патетически ужасалась моему безумию любви, из-за которой я ошалело, как мартовский заяц, промчался через Турнедо и Шателлен, то все равно не имела представления, что это такое за безумие, кроме как поэтический термин менестрелей.
Я довольно быстро справился с супружескими обязанностями, повернулся к стенке и заснул, чтобы не выходить из образа и оставаться настоящим мужчиной.
Когда звонкий птичий щебет заставил вынырнуть из глубокого и смачного сна, в постели рядом пусто, на соседней подушке отпечаток ее головы, над ложем витает аромат вымытых в ромашковом отваре длиннющих женских волос, которые, как догадываюсь, мыть долго и нудно.
Я поднялся, невольно попытался представить, пошла ли умываться и чистить зубы, или же вернулась в постель к Мидлю, все-таки с ним любовь сердечная, а со мной служебно-королевская, на пользу Родине и Отечеству, а также Прогрессу и сближению двух соседних королевств.
Ладно, пусть к Мидлю, ничуть не завидно, хотя да, конечно, я же мчался с выпученными глазами, загоняя коней десятками, только бы вот утолить свою страсть, ну да, я такой, вот только шнурки завяжу и побегу, а как же…
Из соседнего зала донеслись нежные звуки игры на лютне, громкие голоса, кто-то даже запел и тут же умолк, а лютня зазвучала иначе. Чувствуется, что певцы подбирают мелодию и слова, я заинтересованно свернул в ту сторону.
В зале в уголке расположилось четверо вычурно и по последней моде одетых молодых вьюношей, один за клавесином, второй с лютней, двое усыпают лист бумаги закорючками, то ли тайнопись, то ли нотные знаки местного значения.
Я сказал бодро:
— Боевую песнь сочиняете?.. Правильно, хвалю!.. Могу подсказать слова: «Вперед, шателленцы, не смейте отступать!.. Шателленцы смело привыкли умирать!» Правда, здорово? Или вот еще лучше: «Он упал возле ног вороного коня и закрыл свои карие очи, ты конек вороной, передай, дорогой, что я честно погиб за рабочи… гм, ну тут можно поставить „Шателлен“, „Его Величество короля Найтингейла“, но можно и меня, как лучшего друга вашего короля…»
Они все таращили на меня глаза, один из бардов сказал с почтительнейшим поклоном:
— Ваше высочество, шателленцы — мирный народ, мы не рвемся в бой!.. И песни у нас… мирные. Сейчас обсуждаем рифму к слову «любовь», ваше высочество. Керковер, вот он за клавесином, предложил создать по горячему следу вдохновенную песнь о великой и трагической любви сэра Ричарда, рыцаря и паладина к прекрасной, но уже замужней женщине… назовем ее Франкой, чего уж таиться!.. О его безумной страсти, что ведет его через всю жизнь и подчиняет ей все его мысли, чувства, желания и стремления…
Второй сказал со вздохом:
— Но только не можем подыскать рифму…
— Кровь, — сказал я.
Они ошалело переглянулись, один воскликнул:
— Здорово! И как ново!.. Спасибо, ваше высочество!.. Чувствуется, что у вас сердце кровью обливается из-за безумной и неистовой любви, что ведет вас, как путеводная звезда вела троих волхвов…
Второй спросил робко:
— А на слово «очи» не подскажете?
— Ночи, — сказал я, не задумываясь. Хотел предложить еще и «рабочий», но пока такого слова еще не существует. — Да «очи — ночи». Свежо, не правда ли?
Они снова посмотрели друг на друга в великом удивлении, мол, если все гениальное просто, почему же мы сами не додумались, а я трагически и скорбно улыбнулся и пошел, сгорбившись от тяжести неразделенной любви… или у меня разделенная?
Вообще-то разделенная, если иметь в виду, что делим ее с сэром Мидлем вообще-то по-честному, если не считать мелких хитростей. А раз разделенная, то, значит, уже легче.
Кто кому помогает нести груз супружеских обязанностей, не так важно, главное, что от этого брака выиграли все, как мне кажется. В первую очередь, конечно, Найтингейл, во-вторую — Мидль, любовь когда-то уйдет, а титул герцога останется, выиграла Франка, хоть пока не понимает своего щастя и жутко стесняется, но придворные дамы и вообще женщины начинают втихую завидовать и за спиной обсуждать разные пикантные подробности нашей совместной жизни, придуманные ими самими же.
Глава 4
За нашим столом, составленным из двух в виде буквы Т, расположились два десятка лордов, убывающих по знатности, но даже на самом дальнем конце сидят бароны и два виконта.
Я заметил, как игриво поглядывают в нашу сторону лорды, их здесь половина родственников Мидля, что и понятно, к герцогу интерес повысился, теперь у него даже старше его по возрасту дяди бывают гораздо чаще, стараясь понравиться и что-то поиметь тоже.
Женщины на Франку бросают взгляды скорее сердитые и завидующие, чем дружелюбные. Из-за войн и сражений мужчин и так много меньше, а тут еще она захапала сразу двоих.
Я подумал с сочувствием, что у Франки в самом деле весьма выгодная позиция на их взгляд: если удачливой в своем хитром женском кругу считают ту, что вышла замуж за противного плюгавого старика, но тайком встречается с молодым любовником, то здесь оба еще юные и полные сил, статные, красивые и знатные лорды. Свинья она такая, нечестно по отношению к подругам…
Франка вперила взгляд в тарелку, на нежных щеках дивно пульсирует нежнейший румянец: то усиливается, то почти исчезает, и даже когда к ней обращаются с вопросом, старается отвечать, глядя не в глаза спрашивающего, а на его подбородок или вовсе на верхнюю пуговицу.
