Евгений Решетов - Полночь - время колдовства
Освоившись с новой действительностью, я произнес еще пару защитных заклинаний. Густав на мгновение раньше озаботился своей защитой и атаковал меня. Множество лежащих тут же камней с огромной силой забарабанили по моей защите.
Колдун атаковал не прекращая. Он снова и снова повторял это заклинание земли, заставляя дрожать мою демидиум пилум дефенде терра. Она истончалась и через несколько минут совсем исчезнет. Как только запас сил в ретраитуре закончится его камушки превратят меня в жуткое месиво из мяса, костей и крови.
Я пятился под ураганным натиском земли и думал, думал. Тактика Густава была ясна и проста, хоть и груба. Одним типом колдовства проломить одну из защит, и выбрал он для исполнения задуманного наиболее подходящую случаю землю. Из стихийных видов колдовства вода и огонь были слабы в этой местности, оставался воздух и та же земля. При атаке колдуны и ведьмы с помощью ретраитуру, воздействуют на примум вис, который уже влияет на мир. Конкретно в этой местности было проще влиять на землю, так сохранялось больше сил в ретраитуре. Если бы мы были на берегу озера или в океане, то без сомнения он выбрал бы воду. При возведении защитных заклинаний всегда тратился примерно один и тот же запас сил, немного варьируясь от местности. Да, здесь было проще поставить земляной щит, он же демидиум пилум дефенде терра или полусфера защиты от земли, но сил на него затрачивалось больше, чем на земляную атаку. Огромный фактор в колдовских поединках играл запас сил в ретраитуре. Я сейчас жутко жалел, что не вырезал всех преступников в Кар-Карасе, но, по-моему, у Густава сил было меньше, чем у меня, и если бы я первый использовал подобную тактику, то, скорее всего, выиграл бы, но вот на защиту мне их не хватит. Мой ретраитур опустеет быстрее, чем его. Были ведь еще неоправданные затраты во время полуночного ритуала в Кар-Карасе. Ведь мог же я тела не леветировать, а перенести, а пентаграмму начертить кинжалом. Чего теперь вспоминать. Думать надо теперь, как выжить.
Стихийное колдовство самое простое и грубое, с ним легче всего управляется, но существуют и другие виды колдовства, более тонкие. Я почти уверен, что Густав не намного опытнее меня в этих делах, раз действует так грубо, будь у меня больше сил, он непременно бы проиграл.
В голове сформировалось несколько вариантов возможного спасения. Я попробовал читать молитву, но ничего не произошло. Не особо и надеялся на это. Тогда я решил использовать силу жизни - одно из самых сложных направление в колдовстве, но мне много-то и не надо. Я прочитал короткое заклинание, но ничего не получилось, я не ощутил отклика. Затем еще и еще раз, но все было в пустую. На лбу выступила испарина. Тщательно гонимый страх начал давать свои ростки. Он лишал сил и туманил мозг. Руки затряслись, колени ослабли. Паника нарастала как горная лавина, сметая все на своем пути. Слезы потекли по щекам. Я практически перестал соображать от животного страха обуявшего меня с такой силой, что я не мог вымолвить ни слова. Я упал на колени, закрыл лицо руками и зарыдал, содрогаясь в корчах ужаса.
Сколько прошло времени, прежде, чем я начал приходить в себя, даже не догадываюсь. Наваждение страха отступало как морской отлив от берегов пляжа. Я поднялся с земли. Защиты не было, ретраитур отозвался холодом, он был пуст. Густав, раскинув руки, лежал на земле. Его рот был раскрыт в безмолвном крике, остекленевшие глаза не могли скрыть того ужаса, что застыл в них перед смертью. Полностью оправившись, я начал догадываться, что произошло, но доподлинно проверить это смогу только в лагере.
Я прочел короткую, унуситскую, заупокойную молитву и начал обыскивать труп. На шее был ретраитур и какое-то кольцо в виде головы кошки. За пазухой суджере. Больше ничего при нем не было. Я взял только кольцо, остальное кое-как прикопал землей и пошел в лагерь. Ретраитур и суджере не будут слушаться никого кроме создателя, даже если он мертв. Хорошо что, в таких сумерках никто не должен был видеть наш бой, иначе будет много слухов и расспросов.
Как только я вернулся в лагерь, первый же узнавший меня солдат, сказал, что граф ищет меня, очень усиленно ищет. Тяжко вздохнув, еще не до конца морально оправившись от боя, поплелся к нему.
- Ты где был? - громко произнес полковник, только увидев меня входящим в палатку.
Все офицеры повернули головы ко мне.
- Эээ, - замялся я.
Граф понял, что я не хочу говорить при всех, и произнес:
- Господа оставьте нас. Уверен, адъютант Горан хочет сказать в своем оправдание, что-то очень веское.
Офицеры вышли, с сочувствием поглядывая на меня. Я с удивлением понимал, что байка Гая о моем происхождении нашла живой отклик в их сердцах. Для них было легче воспринимать меня, как потомка древнего северного рода, чем обычного простолюдина. Они даже стали лучше ко мне относиться, где-то подсказывая и поправляя. Некоторые из них, наиболее убелённые сединами еще помнили войну с северянами и знали, что мы неплохие воины. Я стал неким сыном полка.
Полковник уставился на меня тяжёлым взглядом, затем махнул рукой и быстро заговорил:
- Потом расскажешь, где пропадал. Как ты знаешь, я был у князя, и там, на военном совете мы приняли решение отправить пятерку храбрецов в столицу Глауану. Они должны разузнать, что там твориться. Вильгельм поделился сведениями, что все разведчики перестали выходить на связь - видимо их устранили. Связь поддерживалась с помощью почтовых птиц. После того как империя перешла границу, больше не одна птица не прибыла к нам. Завтра утром ты, переводчик Густав и трое выбранных князем людей поскачите в столицу Перекати-Поле - это невероятный шанс для тебя, оправдать свое адъютантское звание.
- Эээ, - протянул я нерешительно.
- Что? И почему у тебя руки в земле?
- Вот как раз и отвечу, где я был. Но сначала хочу сказать, что переводчик нам нужен другой.
- Это почему? Ты не доверяешь ему?
- Дело в том, что полчаса назад я его убил, а тело зарыл в земле.
Глаза графа изумленно распахнулись. Он стал похож на Велену, когда она увидела меня с адъютантской цепью на шее.
- За что ты его убил?
- Помните, я говорил, что хочу дать ответ не сейчас? - полковник кивнул. - Так вот Густав после того дела с местным, вел себя крайне нервно, а потом вообще сказал, что нам надо обо всем доложить каптенармусу, а то и самому князю. Как я его не уговаривал, он чуть слезами не обливался, но это дело жгло его сердце.
