Максим Далин - Моя Святая Земля
Марбелл, само собой, послушал, ни минуты не сомневаясь, что слушают и люди канцлера, и кто-нибудь из Тайной Канцелярии, и кто-нибудь из дипломатов. Выводы из услышанного делались легко и просто — тем более, что девочка и не желала особенно скрывать свои намерения.
Дылда-барон, целуя руки своей госпожи, умолял её бежать домой нынче ночью — и тихонько плакали златолесские фрейлины. Ну да, увидели дворец, услышали… унюхали. Оценили поведение короля — накатило на него некстати, даже не одержимость, просто слегка сорвался — но им показалось достаточно для выводов. Ну да, из подвалов всё ещё несёт горелой мертвечиной, копоть не успели отчистить. Кто-то из дворни, кого велели наказать, орал так, что услыхали фрейлины. Кто-то сболтнул про зверинец принца: ну, барсы кого-то съели… По здешним меркам — сущий пустяк, но им хватило, теперь они перепугались за жизнь Джинеры.
Не без оснований, конечно.
И девочка расставила всё по местам, как умудрённый государственный муж. "Я не могу допустить, чтобы обо мне говорили, как о ветреной девице, расстроившей договор между двумя державами, — сказала она. — Никакие страхи, отвращение и прочие сантименты не будут браться в расчёт, когда король Святой Земли объявит отцу войну, обвинив его в нарушении обязательств. Поэтому я, разумеется, никуда не поеду. Зато вы, милый Дильберд, будете готовы уехать сразу после свадьбы, а вы, Линн, мой дорогой друг — если со мной что-нибудь случится. Если ваше присутствие при здешнем дворе покажется неудобным, готовы ли вы жениться на Доротее?"
Ахнула фрейлинка, кашлянул барон — но никто не возразил.
"Вы вдвоём уедете, если меня убьют, сошлют, искалечат, — продолжала принцесса. — Дильберд расскажет о нынешнем положении дел, а вы — о беде, если беда случится. И вам не надо пытаться меня переубедить: я — всего лишь пешка в грандиозной игре, которую ведут владыки мира с сотворения времён. Единственное, на что я сейчас гожусь — это на жертву, которая не даст проиграть отцу и обеспечит будущий выигрыш брату".
Голос принцессы был так спокоен, будто в её груди не девичье сердечко билось, а тикал часовой механизм, а в жилах, вместо крови, текла холодная вода. Но Марбелл чуял обман, отчаянную игру — и белая собачонка, видимо, тоже чуяла, потому что несколько раз принималась скулить и подвывать, как собаки воют по мёртвым.
Неразумную тварь тяжело обмануть.
Марбелл слушал спокойный голосок принцессы и думал, что девочку будет очень жаль. Девочка могла бы что-то улучшить, сделать жизнь спокойнее и безопаснее. Трогательно и то, как она вычислила демоническую природу своего порфироносного суженого — но её собачонка не ошибалась. Жить девочке осталось несколько дней — славно, если месяцев.
Канцлер, конечно, пришёл к тому же выводу, потому что вызвал Марбелла к себе, когда часы на ратуше уже готовились пробить полночь.
Он даже не уезжал домой и принял Марбелла в своём кабинете около зала Малого Совета. Выглядел устало, даже породистое лицо будто обвисло.
— Я вижу, мессир, — сказал канцлер, — что с девчонкой мы прогадали.
— Совсем не понравилась государю, — подтвердил Марбелл сокрушённо. — И, конечно, жить с ней он не будет. Государь не из тех мужей, которые будут терпеть рядом постылую жену.
— Плохо, — кивнул канцлер. — Но жена для государя ещё найдётся. Главное сейчас — не дать соседям возможности оспорить брачный договор. Скажите, мессир Марбелл, ведь девчонка давно уже лишилась невинности, не так ли?
Совершенно прозрачная игра. Как хрусталь.
— Беспутная девица, — согласился Марбелл с поклоном. — Болтала со своими людьми о том, что желает сбежать к любовнику. Подозреваю, что один из её офицеров состоит при ней в той же роли. Ну, Златолесье, все понимают… нравы там далеки от честных.
— Превосходно, — улыбнулся канцлер. — Просто замечательно. А теперь — о печальном. Мои люди обшарили все окрестности монастыря Святого Луцилия. В деревнях болтают о благом короле — но мои люди его не нашли. Утверждали, что прямо-таки чувствовали: недавно он был и там, и сям — но не видали. И не доставили. Это очень беспокоит меня. Не могли бы вы попытаться разыскать его своими силами, Марбелл?
— Где мне против стражи и шпионов, мессир Дамьен, — улыбнулся Марбелл. — Этот юноша — не вампир и не призрак, чтобы я мог вызвать его в заклятое зеркало — такие поручения, при всём глубочайшем уважении к вам, мессир, выше моих сил.
— Жаль, — бросил Дамьен. — Я хотел, чтобы до свадьбы государя этот юноша оказался в моих руках. Боюсь за него.
— И я сожалею, — сказал Марбелл, изобразив сожаление всем существом. Ему было очень весело.
Некромант и благой король получили послание и сбежали у канцлера из-под носа. Остаётся выяснить, куда.
Вернувшись к себе в дивном расположении духа, Марбелл начертил на зеркале третий глаз некроманта. Он хотел взглянуть на своего юного соперника — но тут его постигла неожиданная неудача.
В зеркале колыхалась пустая темнота.
Марбелл отряхнул руки от зрячего зелья и надрезал ладонь. Смочил пальцы в крови и снова принялся рисовать магический знак. В тёмных таинствах мало ингредиентов более сильных, чем кровь некроманта — но зеркало осталось пустым. Паршивый мальчишка ухитрился вычислить Марбелла, почуял его взгляд — и каким-то непостижимым образом скрылся из виду.
Каким?
— Твоим Даром, — прошептал Марбелл с застывшим от напряжения лицом. — Твоей кровью. Твоей силой. Откройся, сволочь.
Тьма.
Марбелл редко приходил в ярость, но сейчас его понесло. Он капнул кровью на пламя чёрной свечи, подпалил на ней же ноготь висельника — и плеснул расплавленным воском на зеркальную раму. Дар сорвал такой порыв ветра, что дрогнули оконные стёкла; Марбелл почувствовал, как содрогнулась в сундуке Агнесса — но тьма в зеркале не рассеялась.
Что же ты сделал, щенок?! Сопляк… кто тебя научил? Не вампиры, вампиры так не могут. Кто? Благой? Но ему-то откуда знать?
Выплеск Дара не помог рассмотреть, но разбудил демона. Король с грохотом распахнул дверь, остановился на пороге, взглянул больными глазами:
— У меня болит голова, отравитель. Нехорошо… Что ты застыл, как истукан?
Марбелл сорвался с места, пододвинул кресло, плеснул в хрустальный кубок глоток настойки, снимающей головную боль, туда же — ещё и другой, успокаивающей. Отпил и протянул.
Демон сел, выпил залпом и швырнул кубок в угол. Поморщился от звона стекла. Он выглядел таким неожиданно несчастным, что Марбелл против воли почувствовал жалость.
— Что случилось, прекраснейший государь? — спросил он, вложив в голос всё сочувствие, какое мог изобразить.