Антон Фарб - День Святого Никогда
— Доброе утро.
Бальтазар не ответил и сполз с кровати, ощупью выискивая шлепанцы. Всунув в них ноги, он забрел за ширму и принялся звенеть умывальником, смачно схаркивая отдающую железом воду. Кофе подоспел как раз к тому моменту, когда Бальтазар показался из-за ширмы и, шаркая, направился к столу. Волосы он больше не расчесывал и не стягивал в конский хвост, и теперь они спутанными космами падали ему на лицо, скрывая перебитый нос и шрамы от девятихвостой плети. Феликсу была видна только его неопрятная и неухоженная борода, совсем непохожая на былую элегантную эспаньолку, но когда Бальтазар медленно подошел к столу и стал вслепую нашаривать табурет, Феликс догадался, что испанец опять не снял повязку. Каждую ночь идальго надевал на глаза черную ленту из плотной ткани с пришитыми шорами вроде лошадиных — нечто подобное он носил когда-то давно, пытаясь излечиться от заработанной в афганских горах снежной слепоты; теперь же повязка стала для него средством против кошмаров, как он сам говорил. Иногда — как сегодня — он не снимал ее весь день, предпочитая оставаться во мраке добровольной слепоты. И отговаривать его от этой идеи было бесполезно…
— Приятного аппетита, — сказал Феликс и протянул Бальтазару эмалированную кружку с дымящимся кофе. Узловатые, неоднократно переломанные и криво сросшиеся пальцы Бальтазара с третьей попытки ухватились за кружку и крепко стиснули обжигающе горячий металл.
— Ты б оделся, что ли… — больше для порядка сказал Феликс и отхлебнул свой кофе.
— Не хочу, — глухо сказал Бальтазар и поднес кружку ко рту.
И такое с ним тоже бывало: он мог целыми днями бродить по мансарде в кальсонах и нательной фуфайке с длинными рукавами, категорически отказываясь накинуть хотя бы халат.
— Ну-ну, — сказал Феликс. — Не с той ноги встал?
Бальтазар угрюмо промолчал.
— Есть хочешь?
Бальтазар мотнул головой.
— Вот и славно, — сказал Феликс и допил кофе. — А то еды у нас практически нет. Зато есть тема для разговора. Не очень, правда, приятная тема…
И это еще было слабо сказано: разговор им предстоял в высшей степени тяжелый и муторный, и Феликс долго откладывал его на потом, но больше тянуть не было никакой возможности: сегодня Феликсу предстояло увидеться с Сигизмундом.
— Бальтазар, — сказал Феликс осторожно, — постарайся, пожалуйста, вспомнить… это очень важно… что случилось с огнестрелами?
Бальтазар сидел неподвижно, как истукан, и не проявлял никаких признаков понимания, и Феликс решил освежить его память:
— Ты взял их тогда. В тот вечер. Два моих огнестрела. Они лежали на столике у дверей. Под плащом. Два огнестрела и пороховница.
— Я не помню, — тускло проговорил испанец.
Феликс вздохнул.
— Бальтазар… Это очень важно. Понимаешь? Очень! Они были с тобой, когда ты вернулся домой в то утро. Ты спустился в погреб с двумя огнестрелами. Но когда пришли жандармы, ты стрелял больше двух раз. Где ты брал пули? Я точно помню, что оставил коробочку с пулями у себя в кабинете. Я взял с собой только пороховницу, когда мы ходили за доктором. Но Марта говорит, что ты стрелял шесть раз. Откуда ты взял пули?
— Я был пьян. Я не помню.
— Это были твои пули? — безжалостно продолжал допрос Феликс. — Где ты держал свои огнестрелы? В винном погребе? Да? Да или нет? Бальтазар, да пойми ты, я должен знать, сколько огнестрелов досталось жандармам. Марта не помнит, или забрали они что-то из твоего дома. Палаш, по крайней мере, бросили… Но Патрик спускался потом в погреб — ночью, тайком. Там ничего не было. Если они прихватили с собой огнестрелы… — Феликс осекся на полуслове.
Плечи Бальтазара вздрагивали от беззвучных рыданий.
— Извини, — сказал Феликс и потер лоб. — Я не хотел… бередить… Я… Извини.
— Я не помню! — прорычал Бальтазар. — Я ничего не помню! Я не хочу помнить! Оставь меня в покое!!!
— Ладно, — сдался Феликс. — Ладно. Это все… не важно. Все ерунда. Ты только успокойся, хорошо? И прости меня.
Бальтазар уронил голову на сложенные руки.
— Я хочу спать, — заявил он вдруг. — Я устал.
— Хорошо. Иди ложись…
Когда Бальтазар вернулся в кровать, натянув на голову стеганое одеяло, Феликс медленно выдохнул и хрустнул пальцами. «Да, — подумал он, — такие вот дела… Паршивые дела. И что я скажу Сигизмунду?»
Он ополоснул джезву и кружки дождевой водой из ведра (в умывальнике было пусто), и решил сходить за продуктами. Благо, лавка зеленщика располагалась прямо напротив меблированных комнат, а до булочной и бакалеи было рукой подать… Феликс проверил содержимое бумажника, обулся в новые, но уже порядком рассохшиеся ботинки, захватил плетеную корзину и совсем уже собрался было уходить, когда в дверь постучали.
«Ну кого еще Хтон принес?» — раздосадовано подумал Феликс и пошел открывать. Марта приходила по четвергам, и у нее был свой ключ, а возвращения Патрика следовало ожидать не ранее конца следующей недели…
— Не ждали? — сверкнул белозубой усмешкой на небритом лице Патрик, когда Феликс распахнул дверь. — Принимайте гостей! — заявил он, поднимаясь по скрипучей лестнице в мансарду. Левая рука его висела на перевязи, а сам он был грязен, весел и зол.
— Какой же ты гость? — удивился Феликс. — Ты хозяин, это я — гость…
— Хорош хозяин, который опять едва не заблудился в этом дурацком квартале! — хмыкнул Патрик. — О-хо-хо… — прокряхтел он, стряхивая наземь котомку и на ходу расшнуровывая ботинки. — Нет, что ни говорите, а дома надо бывать чаще… Отец спит?
Отцом он стал называть Бальтазара со дня переезда в мансарду, хотя сам Бальтазар навряд ли это заметил.
— Угу. Что с рукой? — спросил Феликс, глядя, как Патрик неуклюже стаскивает через голову наспинные ножны с доставшимся ему по наследству палашом.
— Ерунда… — отмахнулся Патрик и плюхнулся на диван. — Ф-фу… Устал я что-то… А пожрать у нас ничего нет? И душ надо бы принять… — рассеяно пробормотал он и зевнул.
— Пожрать сейчас сообразим. Душ, если ты забыл, по коридору налево. А пока ты не уснул, покажи-ка мне эту самую ерунду.
От Патрика кисло и остро пахло лошадиным потом. Феликс помог ему освободиться от грубой кожаной куртки, а потом бережно стал отдирать бинт, весь бурый от запекшейся крови. В левом бицепсе Патрика было два отверстия — маленькое, не больше ногтя мизинца размером, входное и побольше, с пятак, безобразно развороченное выходное, от которого сильно разило шнапсом.
— Чем это тебя?
— Арбалет, — сказал Патрик и зашипел от боли.
— Непохоже на след от болта, — нахмурился Феликс, поливая рану раствором марганцовки.
— А он его, гад, свинцовым шариком зарядил… Чтоб ему пусто было, сволоте эдакой… Ай! Не так туго!
