Павел Буркин - Кровавый рассвет (=Ветер, несущий стрелы)
- Наши прорвались! - звонко, перекрывая какофонию бойни, крикнула Эвинна. - Ну, теперь алки от нас не уйдут! За Империю! За Справедливого - вперед!
И яростнее размахнулись тяжеленные гасила на концах цепов, опускаясь на плечи рыцарей и головы коней. Сколенцы теснили рыцарей назад к холму, и даже сам Алк Морской в этот момент, наверное, не смог бы их удержать. Ведь теперь исход битвы, считай, был решен.
Сперва Атраддин даже не понял, что произошло. До того, как рыцари бросились в атаку, все шло как по писанному. Сколенцы попробовали было сбить алков с холмов, но без полновесного легиона старой Империи не стоило и пытаться. Тогда бунтовщики сделали то, что от них и ожидалось: всей толпой хлынули в седловину между холмами. Им позволили занять ее почти всю - и только после этого в атаку хлынули рыцари. Закованные в железо всадники, громящий кулак короля Амори должны были смять тылы мятежников - и те несколько сотен пехотинцев, которые отчего-то не сунулись в западню. Не раз уже бывало так, что ополченцы разбегались от отдного грохота конских копыт... И уж потом - ударить в спину основной толпе мятежников, вместе со всем войском принять участие в кровавом пиршестве.
Но сколенцы не побежали. Сцепились грудь на грудь в круговерти рукопашной, по центру их строй, конечно, прогнулся, зато те, кто оказались по краям, навалились на рыцарей сбоку. Атраддин подивился их стойкости: это тебе не оборонять вал поперек поля, тут схватка в чистом поле, где рыцарям всегда не было равных. Сколенский отряд полег, наверное, наполовину - но погасил и бешеный напор рыцарей. Им следовало откатиться назад, пользуясь преимуществом в скорости, перестроиться и ударить - но их командир не сообразил, или сообразил, но не сумел оторваться от врага. А сколенские пешцы не просто выстояли: они сделали шаг вперед, второй, третий... Медленно, но верно тесня рыцарей обратно к холму, не давая им оторваться и перестроиться, связывая их рукопашной свалкой... Атраддин мысленно поаплодировал командиру мятежников: кто бы он ни был, он совершил невозможное. Ну, почти невозможное.
И все-таки повода для паники не было. Тех, кто в теснине, алкские роты исправно сдавливали, как в тисках. Нет, сколенцы и там дрались, как у последней черты, а для сиволапого мужичья и вовсе бесподобно - но против лома, как говорил на допросе один вор, нет приема. Как волчью стаю во время облавы, их сбивали в толпу, где драться могли не больше половины. Сейчас, еще чуть-чуть, и можно расчленить их и начать избиение... А потом заняться и тем стойким отрядом: посмотрим, как они отобьются еще и от пехоты.
- Сир наместник, что это там?
Барри ван Вентадорн, оруженосец, был совсем еще юным. Он не портил зрение, строча доносы при свечах, потому и заметил катастрофу первым. Секунду сердце еще надеялось вопреки всему, потом надеяться стало не на что. Потому что тугой, до предела напряженный "мешок" не выдержал еще одного удара. Те мятежники, что ударили снаружи, надо отдать им должное, зашли оттуда, откуда никто не ждал, вдобавок не ошиблись и со временем. И теперь уже Халгский полк, разрезанный надвое, оказался в мешке... Вернее, в двух мешках сразу. У Эвинны, или кто тут командует, теперь есть выбор: давить обе группы сразу, или по очереди, собирая против каждой все силы. Второй вариант как будто лучше, но у мятежников тут четыре тысячи человек. Хватит и так и так.
Теперь стрелы свистели и над вершиной холма. Одна вполсилы, уже на излете, цокнула о кирасу, вторая воткнулась в землю у консих копыт, заставив жеребца тревожно переступить. Вскрикнул, оседая, Барри, и Атраддин едва успел выхватить из рук паренька свое копье. Нет, это было непохоже на Гвериф, все оказалось гораздо хуже. И, честно говоря, на сей раз не стоит появляться на глаза короля. Родич - не родич, а тому, кто погубил целый полк... считая вспомогательные части, полтора полка, а с теми, кто погиб в окрестностях Макебал - и все два - нет пощады. В лучшем случае до конца своих дней он проведет под домашним арестом.
...Рыцари сбились со счета, сколько атак им пришлось выдержать, медленно пятясь вверх по склону. Местами склоны поднимались более отлого - и там с них собирали кровавую дань лучники: на склонах те, кто в самых лучших доспехах и со щитами, не прекрывали тех, кто в глубине строя. На них наседали карапкающиеся по склону мятежники, и вела их, как ни странно, девушка, единственная на все смертное поле. Эвинна... Атраддин увидел ее впервые, но сомнений быть не могло.
Эх, будь она хотя бы шагов на пятьдесят поближе, да еще не будь этих щитоносцев с боков, прикрывающих предводительницу и наверняка способных отбить стрелу... Но к тому времени, когда она доберется, прорываться точно будет поздно. А сейчас это единственный выход: если повезет, человек четыреста-пятьсот он еще выведет. Спору нет, Макебалы теперь не освободить, но... "Повоюем еще, - решил он. - Еще умоем их кровью..."
- На прорыв! - крикнул он. Нужды в гонцах больше не было, их стсинули на вершине холма, и до передовых сколенцев было не больше пятидесяти шагов. А Эвинна больше не высовывается, командует сзади, хорошо зная, как далеко летит стрела. Теперь в первых рядах она не требуется: итак сколенцы, как на крыльях, взбираются все выше, оставляя за спиной изрубленные, размозженные тела латников. - Уходим!
Построившись плотным каре, выставив копья и укрываясь от стрел щитами, алки двинулись с холма. Дорогу медленно прорубали немногие оставшиеся рыцари. По пятам, как гончие, обложившие медведя, валом валили мятежники. Другие наседали с боков, третьи пытались сдержать прорыв во встречном бою. Исход боя был решен, но взаимное ожесточение не стихало: одни, наконец, платили другим за все и сполна, вторые спасали свои жизни. И, увы, гибли, гибли, гибли...
Колонна алков таяла, как льдина на летнем солнце. Сыпался с неба смертоносный дождь стрел, как будто мало приливной волны обезумевших сколенцев...
...В этом бою Атраддин орудовал мечом в первом ряду. Меч отвел в сторону секиру пожилого крестьянина - и атакующей гадюкой прянул в горло, скрытое бородой... Поймал на ложном выпаде молодого паренька - и тут же почти отсек руку, державшую цеп. Распахнутые от запредельной боли глаза внизу, взмывшие в воздух копыта рыцарского коня... Хруст грудной клетки, кровавые брызги на сапоги... Вперед, не останавливаться, осталось совсем немного до чистого поля - там спасение...
- О, да это же сам наместник! - раздался неподалеку насмешливый голос. Говорили по-сколенски, но со странным лающим акцентом. Неужто северянин? Здесь? Там, где только что стоял плешивый мужичок (его конь цапнул прямо за горло), невесть как очутился могучий воин в трофейном - уляпаном кровью, ни дать, ни взять, из вспоротого горла - доспехе. В руке огромная, какие северные витязи предпочитают мечу, багровая от крови секира с двумя лезвиями. В глазах - нет, даже не ненависть, чужой ненавистью не проймешь бывалого воина. Безразличие - потустороннее, нечеловеческое безразличие - и это самое жуткое. Так забойщик на бойне смотрит на быка, примериваясь, как бы поточнее перехватить горло, чтобы не уделаться кровью, куда потом воткнуть, чтобы вывалить внутренности и не испачкаться в дерьме, как стянуть шкуру, перерубить хрящи, отделить ноги... В глазах был холод высокогорий в самую долгую и морозную ночь зимы.
