Иван Петров - Томчин
К весне создадим экспертную группу из самых уважаемых китайцев-строителей. Срок им для выбора места — три месяца. Повозить по востоку страны. С лета начать приготовления к строительству, и в начале осени приступить. Следующей зимой уже должны окончательно завершить свои прикидки и предоставить смету на наступивший год. Все, что скажут, получат из моих резервов — без проверки и отказа. Пусть ориентируются на двести-триста тысяч своих соотечественников в качестве столичного населения в первые пять лет. Там и монголы начнут подтягиваться.
Все это я обрушил на Бортэ к концу первого часа нашей встречи после долгой разлуки.
…Бортэ потихоньку от меня сына привезла. Большой уже, шесть лет исполнилось. Уже месяц тут сижу, никак для встречи с семьей не могу собраться. А Бортэ сама знает, как лучше. Явочным порядком. Вроде, уезжать уже хотела и, вдруг, раз — сын! Забыл меня совсем, здесь фотографий нет, только глазенками сверкает, дичится. Бортэ его тормошит, расшевелить пытается, а он зажался, молчит, исподлобья смотрит. Вырвался, рассердился, уже большой! Вот и сын вырос. А я его по-прежнему совсем крохой помню. Не я тебя на коня сажал, не я из лука стрелять учил. Так вот ты каким стал, Хулугэн-Хулиган. Ну что же, давай заново знакомиться. Я твой отец.
Глава 19
Сложнее всего оказалось всем объяснить, что такое моя Люська, а Люське объяснить — что такое моя семья. Пока шло это притирание, все остальное само сгладилось и нормализовалось. В пылу борьбы за Люськины семейные права я не заметил, как перестал виноватиться и тяготиться, находясь рядом с моими любимыми, уже не прятал взгляд от Хулан и ехидно пикировался с Есун и Есуген. Все произошло само собой, я снова принял их в свой мир, и они приняли меня. И, так уж и быть, Люську. Как нагрузку к долгожданному возвращению в лоно семьи мужа и отца. А Хулиган с Люськой даже подружились, может — сказывался близкий по годам возраст, или моя подача ее как героини войны? Бортэ обрела новую приемную дочь, жены — младшую подругу, но с осторожностью, сын — старшую сестру с непререкаемым воинским авторитетом. А Люську я попросил охранять и беречь их всех, потому что без них я умру.
Дома хорошо, но — что поделаешь? Не могу я сейчас расслабляться, пружину внутри себя распускать. Государство не бросишь. Висим, подвешенные на ниточке войны, и куда этот маятник качнется? Уж точно — не туда, только отвернись. Вот и приходится отворачиваться от бесконечно родного лица сына, от любимых жен — и смотреть на юг. Туда, где вновь разгорается пожар войны, где горе и смерть. Только горе и смерть. И поедем мы туда с Люськой одни. Не надо остальным этого видеть…
Успехи Собутая и Мухали в конце прошлого года произвели впечатление на китайских военачальников. Очередной год лишь наметился, мы еще только начали угрожающе рычать, не сделав ни шагу в направлении предполагаемой добычи, как приключился закономерный и ожидаемый массовый переход китайских войск на нашу сторону. То есть — чего уж ждать, лучше мы сами. Наиболее значимыми фигурами в этом процессе стали военачальники городов Сянчжоу — Ши Тяньин и Цзинчжоу в провинции Ляоси — Чжан Цин. Первый удар в начавшемся году наносил Собутай. Его целью была северная столица Цинь, город Дацин. Для разогрева. Командующий местной группировкой войск генерал Ин Цин пытался прикрыть город, но потерпел поражение в районе Хото. В этой войне монголы ни разу не проиграли ни одного сражения.
Упорство китайских генералов наводит на две мысли сразу. Первая. Оптимисты или склеротики. Вторая. Знают закон больших чисел: раз вероятность их разгрома не абсолютная, а нашего — исчезающее мала, то, когда-нибудь, им это удастся. Может быть. Но, не в этой жизни.
Дальше пошла привычная китайская армейская рутина. В штабах началась паника, склеротика Ин Цина убили собственные офицеры, выпихнувшие на его место из своих рядов вяло сопротивлявшегося полководца Илдуху. Илдуха все делал правильно, старательно укреплялся в Дацине. Не помогло. Подошла Черная армия, и после недолгой осады город сдался. Китайцы сделали китайцев, что и требовалось доказать. Мы поставили генерала Уэро главой местного гарнизона. Других изменений производить не стали, двинулись опять в сторону столицы. Взяли города Шуньчжоу, Чэньчжоу, Инчжоу, Тунчжоу и прочие чжоу, неохота вспоминать. Провинция Ляоси в очередной раз была покорена.
Волна иаших войск целеустремленно катилась к столице Цинь, где, с начала прошлой осени и до сих пор продолжалась ее блокада китайским корпусом Миньгана и столичной гвардией. Длина окружающей город стены — примерно сорок километров, в ней двенадцать ворот. Ворота, действительно, заблокированы, а за стеной не уследили. Золотой мальчик, самопровозглашенный Верховный правитель Цинь, ощутил дискомфорт, предал всех, кто ему поверил, и скрылся в ночи. Поиски ничего не дали. Кстати, население не в курсе, это данные моей разведки и поисковиков.
В этом году сижу в степи у озера Долон-нор, с нашей стороны Великой стены, общаюсь депешами, окучиваю информацию. Даже во взятую столицу Цинь въезжать на белом коне не собираюсь. Видеть ее не могу, обрыдла.
Мухали с оставшейся у него дивизией перезимовал в столице Железной империи киданей и, по свистку, распрощавшись с императором Елюем, ободрив его, пожелав всего хорошего, отправился как и все к столице Цинь. Непобедимый китайский полководец Пусянь Ваньну, отсидевший зиму в Цзюлянчэне и умело избежавший любых соприкосновений с Мухали, тут же занял Ляолян — столицу Железной. Могу предсказать, что Мухали опять возьмет город "хитростью", один в один повторив прежний прием. Китайцы скажут, что их снова обманули. Девичья память — четвертый раз берем. Император Елюй мог бы все-таки менее старательно изображать из себя нашу марионетку. Ему уже сопротивляться без нас лень. Придут монголы и вернут город. А мы там жить не собираемся. В конце концов, это его империя, могу рассердиться.
Хоть что-то сделал бы, убил Пусяня, например. Или на заборе ему нарисовал и оставил. Я бы оценил. А то — ведет себя, как Польша и Прибалтика. Что страны, что люди — характер один.
…Очаровательная блондинка, из тех, что догадались, куда девается свет, когда его выключаешь в комнате. Открой холодильник и — вот он где!
Какая страна ассоциируется с таким образом? Чтобы всем с нормальными мужскими наклонностями хотелось. Здоровая реакция организма, что мужского, что государственного. Знаю похожую шатенку в Европе…Блондинки не вспомню. Так жаль…
Россия? Раньше — Родина-мать с плаката времен войны. Наверное, каждый властитель привносит в характер, в восприятие державы что-то свое. Даже не властитель, а та прослойка, что его окружает. Министр иностранных дел, голышом купающийся в присутствии журналистов во время официального визита, президент, писающий на колесо своего самолета в зарубежном аэропорту… Как-то, в середине девяностых во Франкфурте средних лет челночница, сидя на груде пузатых клеенчатых сумок, во весь голос орала, что из-за таких как я нас здесь за людей не считают. Свободу почувствовала, расслабилась, позволила себе, а рейс-то прямой, без пересадки. Отсюда вылетим, туда прилетим… Выглядел я как турецкий бандит, чего, собственно и добивался, имея цели в той поездке. А по-нашему — новый русский. Рыкнул, не выходя из образа. Еле-еле даму успокоил мой коллега, одетый как аглицкий принц. Минут пятнадцать ей объяснял, что за великий человек скрывается под устрашившим даму черным кожаным прикидом, сколько он сделал для России. Поверила, закрыла свисток. Но товарищ всерьез говорил.
