Роберт Джордан - Новая весна
Возможно, прием и был простым, однако еще с неделю Морейн в любую минуту могла утратить сосредоточенность, сидела ли она за ужином или шла по коридору; и тогда она вдруг ощущала, как холод обрушивается на нее, кусая втрое сильнее, чем до начала медитации. Если концентрация ускользала от нее на людях, то ее глухие охи привлекали взгляды других сестер. Она очень боялась, что приобретет репутацию «не от мира сего». И вдобавок вечно краснеющей. Это было невыносимо. Стоит ли говорить, что Суан ухватила этот фокус мгновенно и, насколько замечала Морейн, с тех пор ни разу не поежилась.
Наступило Празднество Света, ознаменовавшее середину года, и два дня все окна в Тар Валоне ярко сияли от сумерек до рассвета. В Башне служанки входили в комнаты, стоявшие пустыми чуть ли не века, и зажигали светильники, следя затем, чтобы они не гасли в течение этих двух дней. Празднество было веселым. Процессии горожан носили фонари по окутанным ночным мраком улицам, радостные гости даже в беднейших домах зачастую не расходились до самого рассвета. Однако Морейн праздник наполнял печалью. Комнаты, что пустуют веками. Количество обитательниц Белой Башни все уменьшалось, и девушка никак не могла придумать, что с этим можно поделать. Но, с другой стороны, если женщины, носившие шали лет двести назад, не нашли решения, с какой стати его сумеет найти она?
В течение праздника многие сестры получали затейливо начертанные приглашения на балы, и нередко их принимали. Айз Седай, как любые другие женщины, порой любили танцевать. Морейн тоже получила приглашения от кайриэнских аристократов из двух дюжин Домов и от почти такого же числа купцов, чье богатство позволяло им чувствовать себя ровней благородным. Лишь планы, которые строил в отношении Морейн Совет, могли собрать в городе столько знатных кайриэнцев разом. Плотные белые карточки Морейн швырнула в камин, оставив все без ответа. Опасный ход с точки зрения Даэсс Дей’мар, ведь невозможно предсказать, как истолкуют ее поступок. Но сейчас она не играла в Игру Домов. Она скрывалась.
К удивлению Морейн, первые платья доставили утром первого дня праздника. Либо Тамора хотела получить обещанное вознаграждение, либо, что более вероятно, решила, что платья понадобятся заказчицам для праздничных торжеств. Она явилась с двумя помощницами, чтобы проверить, не нужно ли что-то исправить, но этого не потребовалось. Тамора превосходно справилась с задачей. Тем не менее Морейн оказалась права: самое темное из шести ее платьев было лишь немного более темного оттенка, чем небесно-голубой, и только два были расшиты, что означало, что почти все остальные будут с вышивкой. Придется носить шерстяные платья, предоставленные ей Айя, несколько дольше, чем она собиралась. Зато все платья для верховой езды будут темными, такого даже Тамора не могла допустить, чтобы дорожное платье было светлым. Платья Суан, из которых лишь одно предназначалось для поездок верхом, демонстрировали все изящество, на какое была способна Тамора; в них и во дворец явиться не стыдно, не будь они шерстяными. Но наряд заметно подчеркивал грудь и бедра. Суан сделала вид, что ничего не заметила, а возможно, и в самом деле не заметила. Она вообще очень мало беспокоилась из-за одежды.
Кое-что, впрочем, давалось Суан непросто. С каждым днем по возвращении из апартаментов Сеталии лицо подруги было все более и более напряженным. С каждым днем она становилась все более колкой и раздражительной. Однако она наотрез отказывалась открыть, в чем причина, и даже огрызалась на Морейн, когда та подступала с расспросами. Это внушало Морейн беспокойство. Она могла бы пересчитать по пальцам одной руки – и остались бы незагнутые пальцы – все те разы, когда за эти шесть лет Суан на нее сердилась. Но в тот день, когда Тамора доставила платья, Суан пришла к Морейн незадолго до ужина, чтобы выпить чаю, однако, не прикасаясь к чашке, рухнула в украшенное резными листьями кресло и сердито скрестила руки на груди. Лицо у нее было мрачнее тучи, а глаза полыхали голубым огнем.
– Эта треклятая женщина, эта клык-рыба когда-нибудь уморит меня до смерти, – прорычала Суан. За последние несколько дней все старания сестер обуздать склонный к ругательствам язык Суан пошли насмарку. – Рыбий потрох! Она хочет, чтобы я прыгала для нее, словно окунь-краснохвостка на нересте! Никогда ни перед кем я так не скакала, даже когда была... – она придушенно захрипела, глаза у нее полезли на лоб: Первая Клятва заткнула ей рот. Кашляя, с побледневшим лицом, Суан заколотила себя кулаком в грудь. Морейн поспешно налила ей чашку чая, но лишь через несколько минут Суан смогла сделать хотя бы глоток. Должно быть, она кипела от гнева, раз позволила себе зайти так далеко.
– Ну хотя бы не тогда, когда была Принятой, – пробурчала Суан, когда снова смогла заговорить. – Только приду к ней, как слышу лишь «найди это, Суан», да «сделай то, Суан», да «ты еще не закончила, Суан?» Сеталия щелкает пальцами, и, будь я проклята, ожидает, что я тотчас же побегу выполнять!
– Так бывает, – сказала Морейн рассудительно. Дальнейший разговор мог сложиться гораздо хуже, но тут настроение Суан, видимо, переменилось, и ей расхотелось затевать спор. – Хорошо, что вечно так продолжаться не будет, ведь настолько выше нас стоит лишь горстка сестер.
– Тебе легко говорить, – буркнула Суан. – Тебе-то какая-нибудь проклятая Сеталия пальцами перед носом не щелкает!
Что верно, то верно, но это вовсе не значило, будто задача у Морейн была легкой. Новые занятия оставляли ей совсем мало свободного времени, но она надеялась, что раздача наград даст ей возможность поискать в лагерях, еще остававшихся на месте. Но вместо этого Морейн каждое утро по два-три часа сидела на восьмом уровне Башни, в комнате без окон, где едва доставало места для простого письменного стола и двух стульев с прямыми спинками. Стоявшие по четырем углам медные светильники с отражателями, без всяких украшений, давали достаточно света. Не будь их, в комнате даже днем было бы темно, как в глухую полночь. Раньше комнату занимал старший писец, но как бы то ни было, он – или она – не оставил в комнате ни малейшего следа своего пребывания. На столе была лишь чернильница, лоток для перьев, песочница и маленькая белая бутылочка со спиртом для чистки перьев. Светлые каменные стены были голы.
Передняя, превышавшая размерами эту комнатку, была заставлена рядами узких конторок и высоких табуретов. Но как только Морейн преступала порог, писцы выстраивались в очередь, которая начиналась от ее письменного стола и огибала почти целиком комнату писцов. А они все подносили и приносили ей списки женщин, уже получивших вознаграждение, и доклады с распоряжениями об отправке денег тем женщинам, кто успел отправиться по домам. Число таких сообщений огорчало. Совсем немного лагерей еще оставалось на месте, но и они таяли, как иней на солнце. Никто из писцов не осмеливался сесть на второй стул в ее комнате – они почтительно стояли, ожидая, пока Морейн прочтет каждую страницу и в знак согласия поставит внизу страницы свою подпись, после чего женщины приседали в реверансе, а мужчины кланялись и уступали место следующему, так и не произнеся ни слова. Вскоре Морейн начала подумывать, что выражение «смерть от скуки» не лишено реального смысла.
