Лоис Буджолд - Приманка
– Ну и глупа ты, Фаун!
У Дага перехватило дыхание, когда по Дару Фаун пробежала тяжелая мрачная дрожь; он оглянулся на Нетти, но та ничем не показала, что что-то заметила, хотя ее лицо было обращено к спорщикам.
Папа Блуфилд продолжал:
– Твои обязанности – здесь, хоть ты и убегала от них на целый месяц. Хватит тебе шляться неизвестно где!
Даг спокойно и совершенно правдиво заметил:
– Знаешь, Искорка, моя рука не очень хорошо себя чувствует сегодня. Я не возражал бы денек-другой отдохнуть.
Фаун бросила на него растерянный взгляд, не уверенная, являются ли его слова поддержкой или предательством. Даг еле заметно ободряюще подмигнул ей.
Папа Блуфилд искоса взглянул на него.
– Ты можешь отправляться дальше, если тебе нужно.
– Папа! – бросила Фаун, забыв о необходимости сдерживаться. – Что за мысль! Даг трижды спас мне жизнь, дважды рискуя собственной – один раз от разбойников, другой – от Злого... от зловредного привидения, которое меня поранило. Я умерла бы от потери крови прямо там, в лесу, если бы Даг не помог мне. Я не потерплю, чтобы его выставили из дома одного, когда обе его руки бесполезны. Какой стыд! Стыд на наш дом, если только ты посмеешь это сделать! – Фаун топнула ногой, и пол отозвался, как кожа барабана.
Папа Блуфилд попятился. Его жена смотрела на Дага широко раскрытыми глазами, прижав к груди стеклянную чашу. Тетушка Нетти... понять ее отношение было нелегко, но на ее губах играла странная легкая улыбка.
– Э-э... – прочистил горло папа Блуфилд. – Ты об этом не говорила, Фаун.
– А как я могла? – устало ответила Фаун. – Мне и рта не давали раскрыть – сразу заявляли, что я все выдумываю.
Ее папаша снова взглянул на Дага.
– И он помалкивал.
Даг не мог коснуться виска в приветствии, поэтому только кивнул.
– Я размышлял, сэр.
– Ах вот как?
По-видимому, закончить спор в этом семействе было невозможно. Однако когда препирательства превратились в разрозненные выкрики, а потом спорщики в темноте разошлись по своим комнатам, Даг наконец смог расстелить свое одеяло рядом с прялкой тетушки Нетти, получив к тому же множество подушек и покрывал, чтобы устроиться с удобством. Ему было слышно, как две самые малорослые женщины в семье тихо переговариваются в соседней комнате, устраиваясь на ночлег; потом заскрипели кровати, когда они улеглись.
Даг поудобнее уложил свою больную руку, испытывая благодарность за подушки. Если не считать ночи, проведенной на ферме Хорсфордов, он никогда не ночевал в крестьянском доме, уж во всяком случае, в качестве гостя, хотя иногда его отряд устраивался на ночлег в каком-нибудь амбаре у знакомого фермера. Это бывало лучше, чем на продуваемом сквозняками сеновале. До того как он познакомился с семейством Фаун, он не мог понять, как она могла отказаться от таких удобств...
Даг никак не мог решить, что лучше: если тебя любят, но не ценят, или ценят, но не любят. Лучше всего, конечно, когда и любят, и ценят. В первый раз он начал думать о том, что самое блестящее сокровище этой фермы не обязательно красть тайком; вполне возможно честно завоевать его. Впрочем, появившиеся у него надежды следовало отложить до завтра.
14
Следующее утро прошло спокойно. На взгляд Фаун, Даг выглядел усталым, двигался медленно, говорил мало, и она подумала, что рука, должно быть, беспокоит его больше, чем он признается. Она обнаружила, что волей-неволей включилась в бесконечный цикл крестьянской работы; у коров не бывало каникул даже по случаю возвращения домой блудной дочери. В середине дня они с Дагом все же прошлись по ферме, и она показала ему места, о которых раньше рассказывала. Однако ее предположение насчет его руки подтвердилось, когда после обеда он снова принял порошок, облегчающий боль, который помог ему выдержать долгий путь накануне. Потом он молча выскользнул на крыльцо, откуда была видна долина реки, и уселся там, прислонившись к стене и думая... о чем бы он так не думал. Фаун поручили варить яблочный джем на кухне; «и раз уж ты тут, не приготовишь ли ты, дорогая, на ужин горох?».
Фаун чистила второе яблоко и с огорчением думала о том, что придется разжечь огонь в печи, отчего в душной кухне станет еще жарче, когда дверь распахнулась и вошел Даг.
– Хочешь пить? – предположила Фаун.
– Да, пожалуйста...
Фаун поднесла кружку к его губам; напившись, Даг сообщил:
– Какой-то парень привязал лошадь к дереву на опушке леса. По-моему, он полагает, что тайком подкрадывается к дому. Его Дар очень беспокоен, но я не думаю, что это грабитель.
– Ты его видел? – спросила Фаун и оборвала себя, осознав, насколько глупым прозвучал бы вопрос для человека, не знающего Дага. Как же хорошо она успела узнать его, раз вопрос так легко сорвался с ее языка...
– Мельком.
– У него светлые волосы?
– Да.
– Это Санни Сомен, – вздохнула Фаун. – Бьюсь об заклад: Кловер разболтала в деревне, что я вернулась, вот он и явился лично убедиться, что это так.
– Так почему бы в открытую не подъехать к дому?
Фаун покраснела, хотя Даг едва ли заметил бы это на ее раскрасневшемся от жары лице, и призналась:
– Он часто так проскальзывал, чтобы целоваться со мной. Он боялся, мне кажется, что нас застукают мои братья.
– Что ж, чего-то он явно опасается. – Даг поколебался, потом спросил: – Ты хочешь, чтобы я остался?
Фаун нахмурила брови и опустила голову.
– Лучше я поговорю с ним наедине. Он не станет разговаривать откровенно в чьем-либо присутствии. – Она смущенно посмотрела на Дага. – Может быть, ты... побудешь где-нибудь недалеко?
Даг кивнул; в дальнейших объяснениях нужды не было. Он прошел в рабочую комнату тетушки Нетти, оставив дверь открытой. Фаун услышала, как он подвинул стул; дерево заскрипело, когда он уселся.
Через несколько секунд на террасе раздались крадущиеся шаги: словно кто-то пытался идти на цыпочках; шаги затихли у кухонного окна. Фаун встала и без особого удовольствия посмотрела в лицо Санни, который, вытянув шею, заглядывал в окно. Увидев ее, Санни было отшатнулся, но потом шепотом спросил:
– Ты одна?
– В настоящий момент одна.
Санни кивнул и проскользнул в заднюю дверь. Фаун смотрела на него, пытаясь разобраться в своих чувствах. Золотые, как солома, волосы все так же вились вокруг его головы, глаза были все такими же ярко-голубыми, нежная светлая кожа – загорелой, плечи – широкими, руки – мускулистыми. Золотистые волоски на коже всегда заставляли ее блестеть на солнце. Физическая привлекательность Санни осталась той же, и Фаун удивилась, как получилось, что теперь она, которая трепетала в радостном волнении, отправляясь с ним на пшеничное поле, остается совершенно равнодушной.
