Временные трудности (СИ) - "Desmondd"

А пока что он будет действовать очень осторожно. Не следовало забывать, что он все ещё малек, если вообще не головастик. А там, за пределами родного крестьянского пруда, его могли ждать опасные зубастые рыбы, способные сожрать не то что карпа, но даже целую акулу.

— Карп, который стал драконом, перепрыгнув через драконьи врата, — криво усмехнулся Ксинг, выходя через врата в начале деревни. — Если ты, учитель, стал драконом, то я не остановлюсь и пойду дальше, взберусь на еще один водопад, нет, дюжину водопадов, и стану божественным предком всех драконов!

Он выплыл из болота и стал из икринки мальком, но как же далёк путь до карпа и уж тем более до дракона! Странное сожаление от расставания смешалось с восторгом осознания того, что он сумел сделать. К этим чувствам примешивалось легкое раздражение из-за торговца, который так и не соизволил появиться.

За спиной всё так же раздавались крики, шум, кто-то во весь голос затянул песню, а кто-то громко рассмеялся. Крестьяне не стали горевать из-за его ухода, а начали праздник солнцестояния, где ублажали духов природы своим нарядным видом и песнями, а также съедая всё, что находилось на столах, и запивая содержимым множества кувшинов.

Он оглянулся, окидывая крестьян и такую знакомую деревню последним взглядом, и уже собрался идти дальше, как какое-то странное чувство неудовлетворённости и незавершённого дела заставило его остановиться на полушаге. Он сосредоточился на ощущениях, ускорив ток ци в верхнем даньтяне, а когда понял, в чём дело, — расхохотался.

Ксинг снова присмотрелся к надписи над вратами деревни, настолько привычной, что он давно перестал её замечать. Одним длинным прыжком он вознёсся наверх, приземлился, легко сохраняя равновесие, на самый край верхней перекладины. В корзине имелись и чернила, и кисть, но для надписи таких размеров они не подходили. Поэтому Ксинг приложил ладонь к доске и выпустил ци, стирая злополучную надпись, а заодно укрепляя и восстанавливая подгнившую и потрескавшуюся за долгие годы древесину. Когда несколько рассохшихся досочек срослись в одну, став ровными и гладкими, Ксинг с помощью ци повторил старую надпись. С одним-единственным изменением: вместо иероглифа «лягушка» теперь стоял положенный иероглиф «река».

Спрыгнув вниз, он обернулся, чтобы полюбоваться своей работой. На гладкой полированной поверхности, сделавшей бы честь полам или стенным панелям во дворце рода Нао, каллиграфическими буквами сияла надпись:

«Пусть боги удачи и плодородия защищают Дуоцзя».

Часть 3. Секретные техники Дуоцзя. Глава 16, в которой герой знакомится с прелестью странствий

Пусть даже Ксинг никуда не торопился, но плестись по дороге, как положено одинокому путнику, он не стал. Ведь зачем ходить, когда можно бегать, мчаться вихрем сперва по тропинке, а затем по укатанной дороге, зорко поглядывая по сторонам? Зрение и восприятие ци подсказывали путь и предупреждали о возможных сюрпризах. Одинокий всадник, полудремлющий прямо на лошади, которая неторопливо шагала прямо, никуда не сворачивая. Еле уловимая ци в следах лисы, перебежавшей когда-то дорогу. Птицы на деревьях, орущие о приближении человека. Пара крестьян, явно отправившихся на заработки в город. И жизнь. Жизнь повсюду: от невидимых простым зрением духов природы до всех зверей, личинок, птиц, рыб и червяков.

Крестьяне окликнули Ксинга, но тот, даже не подумав вступать в длинный и бессмысленный дорожный разговор, просто помахал им рукой. Ноги в ботинках из волчьей кожи ритмично топали по наезженной колее, вздымая за собой шлейф пыли. Показалась повозка с сеном, и Ксинг, обгоняя, едва сдержал желание прямо на ходу перепрыгнуть её вместе с копной.

Бурлящая внутри сила и опьяняющее чувство свободы толкали на безрассудства, будили желание похвастаться, показать себя.

Через некоторое время он понял — просто бег для него давно стал естественным, словно дыхание. И бегая даже с тяжёлым грузом, он от этого ничего не получает. Ведь что это за тренировка, если для неё не приходится прикладывать усилий?

Если бы он умел делать талисманы, то создал бы себе что-то утяжеляющее, превращающее бег в настоящий вызов. Конечно, можно было бы взвалить на себя камень потяжелее, но тогда о парне, несущем на загривке целую скалу, будут судачить повсюду. Ксинг не скрывался, но и с подобной славой хотел бы повременить.

Ксинг решил воспользоваться самым простым способом тренировать тело. Он собрал свою ци и, приложив некоторые старания, убрал привычное усиление, возвращаясь к возможностям обычного человека. Затем, подумав. убрал ци из глаз, ведь он слишком уж полагался на дополнительные способы восприятия. «Взор Цилиня» полностью не пропал, как это случалось в прошлом, а лишь немного потускнел — ведь зрение ци давно уже стало частью самой сути Ксинга.

Тяжесть корзины сразу же притянула к земле, а темп замедлился. Ксинг рассмеялся — тренировка обещала получиться знатной! Он побежал со всех ног, прямо на ходу стараясь распутать и прочитать все следы, максимально полагаясь на обычное зрение. Хань Нао когда-то изучил достаточно свитков, чтобы иметь представление о теории, теперь же требовалась только практика.

Как оказалось, «знать» и «уметь» — две совершенно разные вещи. Несмотря на отличное зрение, следопыт из Ксинга вышел так себе, ведь свитки и книги просто лежали на задворках памяти мёртвым грузом. Крестьяне мало что смыслили в охоте, а он обычно полагался не на умение читать следы, а на зрение ци. Поэтому в другой раз просто пробежал бы мимо и не заметил бы затертых отпечатков ног, распрямленных кустов и сидящего чуть поодаль тощего и немытого наблюдателя. Но ощущение ци, жизни вокруг, пусть даже подавленное, всё равно давало об окружающем мире больше сведений, чем доступно обычному человеку.

Ксинг вынужден был признать, что прятался разбойник (а кто иной может сидеть в придорожных зарослях?) просто превосходно. Видать, у него имелся либо природный талант, либо огромный опыт. Ну, а может, просто Хань Нао прочел слишком много историй о героях, спасающих от бандитов принцесс и наследниц великих домов, поэтому возводил хулу на простого крестьянина, присевшего облегчиться возле дороги, как это за время пути неоднократно он делал и сам. Двое сгустков ци неподалёку могли быть просто товарищами «крестьянина», ожидающими, пока их спутник закончит свои дела, а никаким не подкреплением из бандитской шайки.

Ксинг пробежал мимо «засады», немного напрягшись в ожидании нападения. Хоть он и выглядел обычным сопляком, одетым просто и добротно, но огромная корзина на спине прямо так и кричала, что тут можно неплохо поживиться. Он сделал вид, что бежит как ни в чем ни бывало, словно его отправили куда-то с поручением, и более беззащитной и лёгкой добычи не сыщешь до самой столицы. Нападения так не последовало.

Снедаемый любопытством Ксинг пробежал чуть дальше, развернулся и свернул с дороги.

— Может, он там облегчиться присел, — сказал он вполголоса.

— Далековато забрался, — ответил он самому же себе.

— А может, он стыдливый! Или грибы там нашел, или ягоды, а то и птичье гнездо.

— Или вовсе беглый преступник, от властей прячется, — согласился с самим собой Ксинг. — С дружками!

Если сидящий в кустах тут давно или же путешествовал в нужном направлении, то был повод с ним поговорить, спросить, не проезжал ли торговец, и если проезжал, то как давно и куда? Ксинг обошел по большой дуге, затем подкрался незаметно сзади, получив хорошую возможность рассмотреть цель получше. Тощий и немытый, в странной разномастной одежде, тот удобно устроился на большом камне, где ёрзал, чесался, харкал и шмыгал носом, тем самым облегчая Ксингу задачу бесшумного подкрадывания. Сбоку от него, прислонившись к дереву, стояло копьё с настоящим железным наконечником.

Ксинг тихо подхватил копьё, удивляясь, как человек, создающий столько шума, мог остаться незамеченным с дороги.

— Не кричи, — посоветовал Ксинг, приставляя наконечник копья к спине тощего.