Ксения Чайкова - Теневые игры
– А-а… Ну-ну. Удачи, как говорится-а-а-а… – Альм откровенно зевнул, сверкнув в неверных всполохах костра впечатляющими клыками, и смущенно покосился на меня, явно застеснявшись такого поведения, не слишком приличествующего представителю древнего рода.
– Ложись, я покараулю,- предложила я. Вышло это совершенно спокойно и естественно, я точно так же обратилась бы к брату-храну, измотанному и уставшему, нашедшему приют под наскоро воздвигнутой мною крышей.
Однако для Вэррэна такое заявление явно было в диковинку. Судя по всему, в нормальности своей собеседницы он не сомневался – был на все сто убежден, что ничего, похожего на ум или рассудительность, в моей голове отродясь не ночевало.
– Ложись,- не пытаясь реабилитироваться в его глазах, вновь сказала я, гостеприимно рукой обводя все наше временное убежище, как бы предлагая убедиться в его комфортабельности и безопасности.
Альм еще с полминуты посверкал на меня своими невероятными глазищами. Но лег. Тьма, поняв, что меня в качестве грелки ей не дождаться, прошипела явную циничность и переползла поближе к Вэррэну. Тот опустил руку ей на спину так спокойно и безбоязненно, словно к нему каждый вечер демоны под бок подваливались.
– А-а-а! Спасите! Помогите!
Реакцию храна или храны на подобный выкрик в исполнении до боли знакомого голоса клиента невозможно описать словами – это надо видеть. Шалашик снесло единой волной воздуха, поднятой мною, когда я взвилась на ноги. Также в этом нехитром деле поучаствовала моя макушка. Я прыгнула влево – туда, откуда несся вопль. Что-то довольно крупное и грациозное стремительно прянуло вправо, и Торин заголосил еще отчаяннее, вкладывая в звуковое оформление своего сиятельного негодования всю душу. Тьма свечой ввинтилась в серые, по-прежнему плачущие небеса, а потом буквально упала вниз, выискивая неведомого врага.
Оного, впрочем, не наблюдалось ни вблизи, ни вдалеке. Я очумело вертела головой, стараясь одновременно высмотреть опасность, по возможности прикрыть собой причитающего Торина и понять, как ухитрилась заснуть сидя.
Вэррэн по другую сторону ямы с погасшим костерком зеркальным отражением принял ту же боевую стойку, что и я. Впрочем, она пропала втуне, равно как и мой героический порыв, и самоотверженные действия моей отважной Тьмы. Я, на всякий случай, еще раз оглянулась, засвидетельствовала полнейшее отсутствие каких бы то ни было врагов и подступила к своему все еще слегка подвывающему клиенту:
– Ну и чего орем?
– А… А… – Потрясение оказалось слишком серьезным, чтобы Торин смог изъясняться четко и внятно. Поэтому аристократеныш, прикрываясь одеяльцем как щитом, сумел только простереть перед собой руку и указать дрожащим перстом в сторону Вэррэна. Потом посмотрел в мои удивленно округлившиеся глаза и постарался объясниться более ясно и подробно: – А вот… Э-э-э…
– Так это же наш альм. Не узнал, что ли?
– Наш? Наш?! – Кажется, я сказала что-то не то. Во всяком случае, Торин прямо задыхаться начал, глядя то на меня, то на первопричину своих воплей расширенными от потрясения глазами,- Наш?! Наш?! Почему здесь?…
– Так наш же,- совершенно спокойно пояснила я, поняв, что именно хотел узнать мой бесценный подопечный.
– Наш, наш, наш… – тупо, как зомби, забубнил графенок, словно пытаясь уразуметь эту простую истину.
– Наш, наш,- охотно подтвердила я. Вэррэн покосился на меня, как на редкостную гадюку в королевском зверинце, но смолчал, что дало мне возможность развернуть свой тактический гений во всю ширь: – Вставай, Торин, нас ждут великие дела, а земля холодная, эдак и застудиться можно. Поедем в Заверну, говорят, бушующее море – это очень красиво!
– Нет! – тут же с готовностью переключился на сулящую скандал тему Торин.- Мы не поедем в Заверну! Что гам хорошего? Порт – он и есть порт. Говорят, там даже крысы бегают, вот! Нет, такого счастья нам не надо. Мы поедем в Кларрейду! Я гам уже лет пять не был, если не больше.
Если Торин ожидал, что после сообщения о крысах я незамедлительно взвизгну и грохнусь в обморок от ужаса, а потом живенько откажусь от идеи ехать в прибрежный город любоваться штормовым морем, то он жестоко просчитался. Правду сказать, в Заверне мне бывать приходилось и тамошних грызунов созерцать довелось, и не раз. Размерами только чуть меньше откормленных поросят, милые создания сбивались в стаи и с воинственным писком нападали на прохожих. Они настолько преуспели в деле устрашения коренного населения и приезжих, что даже сильные мужчины не рисковали ходить по узким улочкам в темноте поодиночке и без увесистого булыжника в кулаке или кармане. Впрочем, Заверна была городом портовым, а не курортным, праздных гуляк и любителей покутить не привлекающим, поэтому известий о том, что крысы полакомились нежными косточками кого-то из аристократов, не приходило, кажется, еще ни разу. Что, впрочем, не мешало мне относиться к сему славному поселению с изрядной долей настороженности и опаски. Моему не отличающемуся особым умом и умеющему влипать в сомнительные ситуации подопечному там в любом случае не место.
– В Кларрейду, в Кларрейду! – слегка подскакивал на заду Торин, в полной мере отдавая дань своей недавно проявившейся привычке повторять сказанное по нескольку раз. Откуда она у него – ума не приложу, я же, кажется, не давала повода усомниться в своей интеллектуальной состоятельности и никогда не заставляла его воспроизводить просьбы но два раза. Да, бывало, я не выполняла их, но всегда четко и ясно аргументировала свой отказ.
Я, торжествуя в душе, изобразила крайнюю степень обиды и негодования, потом все же со скрипом согласилась:
– Хорошо. В Кларрейду так в Кларрейду. Но запомни: я этой затеи не одобряю!
– Да ты ничего никогда не одобряешь! – радостно подскочил аристократенок. Он был настолько горд своей победой, что даже от завтрака попробовал отказаться, мотивируя это страстной охотой подальше убраться от стен стольной Каленары и поскорее пуститься в путь к желанной цели. Однако я, немало удивленная (обычно мой подопечный был на пузо ой как плечист note 5), мгновенно пресекла эту попытку броситься в дорогу на голодный желудок и напичкала Лорранского вчерашними пирогами, заботливо завернутыми нам старой нянькой Торина. Вэррэн, тоже получивший немного выпечки, был удостоен графенком такого злобного и возмущенного взгляда, что я демонстративно отложила свою порцию обратно в сумки, взяв только один пирожок – для Тьмы. Правда, вонато, чувствуя негодование наравне со своей хозяйкой, тоже отказалась от еды, быстрой цепочкой мыслеобразов поведав мне об удачной охоте на полевых мышей, проживающих в этой рощице.
Вэррэн потащился за нами. Я его не гнала, не зная, что лучше – ожидать покушения от того, кто открыто и демонстративно едет рядом, или от того, кто ползет сзади по кустам и строит коварные планы по отнятию моей несчастной жизни. Кроме того, общение с Тори ном (да и с некоторыми предыдущими клиентами) научило меня ценить сильных, самостоятельных и не зависящих от меня людей и нелюдей. А Вэррэн был из таких, кто подставляет плечо, а не подножку. Это я чувствовала. И потому тихо и спокойно уважала альма, не позволявшего себе особой фамильярности, но никогда не забывавшего помочь мне с переноской сумок или уходом за лошадьми. Но не переставала его опасаться.
Тори н же пребывал в расстроенных чувствах. До него наконец-то дошло, что событие, сильно смахивающее на изгнание, спровоцировано лишь его глупостью и отсутствием практической жизненной сметки. Череда идиотских поступков – кража кристалла, участие в дуэли, появление под стенами тюрьмы – на мой взгляд, лишь доказали несусветную глупость и изумительную безалаберность Лорранского-младшего, заботливо выпестованные в альковах и залах замков благороднорожденных.
Погода продолжала радовать нас мелким холодным дождичком. К полудню от падающей с неба мороси, покрывшей нас, лошадей и сбрую серебристо-прозрачным пологом, все поседели. Не спасали ни капюшоны плащей, ни плоский, как блин, чудовищно безвкусный беретик, который Торин торжественно извлек из сумки и водрузил на свою сиятельную макушку. Павлинье перо, прикрепленное к нему рубиновой заколкой, намокло и обвисло, как хвост помойной кошки. Вид мой аристократичный подопечный имел как нельзя более жалкий. Поелику злиться на себя он не умел, то виновный, вернее, виновная во всех неприятностях была найдена на удивление быстро. То ли мерзкая погода оказала свое тлетворное влияние на рассеянный и философский склад ума Торина, то ли дорога на пользу не пошла, но вскорости я оказалась единственной, кто был должен отвечать и за дождь, и за холодный ветер, и за злобного крестьянина, который посмел обругать его сиятельство. Разумеется, виновна я была и в ехидных ухмылках, которые не слишком старательно пытался скрыть "наш" альм.
