Денис Чекалов - Монета желания
Несмотря на уверенность, что напугавшие ее супостаты уже ушли, — не станут же они искать ее долго, да и предположить не могут, что она вернется, — входила Аграфена в свой дом ни жива, ни мертва. Однако вокруг тишина царила, и она немного успокоилась. Наклонилась к ларцу, открыла ключиком заветным, взяла флакончик, мешочек с травой, и вдруг почувствовала, что за спиной кто-то есть.
Обернулась, выпрямившись, — а позади нее давешние гости стоят, зубы скалят, пальцы к ней тянут, в гигантских нетопырей превращаются. Слишком много пережила Аграфена за эту ночь. Руки ее отнялись от ужаса, ноги с места нейдут. Только один помощник недалеко — Потап, он не оставит. Тут она закричала так громко, дико и страшно, что даже нетопыри отступили. Хорошо, что войдя в дом, она бросила дверь открытой, иначе мог бы и не проснуться плотник. Но сейчас не услышать ее было невозможно, и Потап в своем доме вылетел из кровати, как стрела из лука, сначала даже не поняв, что заставило его подскочить. Полина, которая тоже в страхе проснулась, прошептала:
— Это Граня кричит.
Аграфена же пронзительно визжала, не в силах тронуться с места:
— Потап, Потап! На помощь, убивают! Проснись, Потап, скорей!
Уже не раздумывая более, плотник соскочил на пол, схватил бердыш, а в сенях топор, крикнул жене, чтоб дверь заперла и дома сидела, не одеваясь, в развевающемся на огромной фигуре белом исподнем, помчался на зов жены своего друга. Толчком дородной ноги распахнув дверь, он ворвался в дом, размахивая оружием.
Аграфена, увидев знакомое лицо, внезапно пришла в себя, сбросила оковы ужаса и стала дрожащими руками развязывать мешочек с травой. Узелок на шнурке, затягивающем его, не поддавался, она ухватила ткань зубами и надорвала. Между тем руки тех двоих превратились в перепончатые крылья, лица — в мордочки ночных летунов, и в комнате вместо мужчин появились две огромные летучие мыши, которые острыми когтями на крыльях пытались ударить в лицо, полоснуть по шее.
Однако плотник, став спиной в угол, ловко управлялся длинным бердышом, а когда твари подходили ближе — то и топором отбивался. Пока Аграфена, прижавшись к стене рядом с ним, пыталась развязать мешочек и раскрыть пузырек, пробка которого, не движимая много лет, не поддавалась, — она успела в нескольких словах рассказать о том, зачем идет к Михаилу. Граня уже собиралась бросить в тварей высыпавшуюся на ладонь траву, как Потап крикнул:
— Не надо, я и так справлюсь. Ишь, сила великая — мыши поганые. А ты беги, там одна будешь, тебе все понадобится, пока я подоспею, с этими разделавшись.
Расправляя крылья как преграду, нетопыри пытались задержать Аграфену, однако меткий удар бердышом перебил твари крыло, и та с громким воем отступила. Граня скользнула в щель, успев выбежать на крыльцо и закрыть за собой дверь. Внутри слышались звуки ударов и насмешливые крики Потапа, призывающего нетопырей не робеть, а если его боятся, то он может кошку позвать, — как раз по ним противник будет.
Зажав в руках склянку и траву, Аграфена, не разбирая дороги, бросилась к дому отца Михаила, несколько раз упав, больно ударившись головой о камень, подвернув ногу, — но всякий раз успевая поднять вверх руки с заветным снадобьем.
Достигнув дома, она хотела сразу ворваться, осыпать нечисть травой и брызнуть на них настойкой, однако вовремя вспомнила, что так и не открыла крышку. Потому, остановившись под самым окном, чтобы флакон был виден, положила траву в карман, заставила себя успокоиться и, удерживая склянку обеими руками, чтоб не уронить, не пролить ни капли, зубами пыталась вынуть крышку, которая неожиданно подалась и плавно вышла из горлышка.
Аграфена почувствовала странный, но приятный острый благоуханный запах, и вдруг увидела, что зеленоватый свет, льющийся из окна, стал меркнуть. Быстро поднявшись по ступеням, она увидела в комнате те же коконы под потолком, однако чудовищные младенцы оставили их, сгрудившись внизу на полу.
Головы всех были повернуты к двери, белые глаза смотрели на вошедшую, — и хоть не было в них ни зрачков, ни радужки, они белизной своей выражали страшную ненависть и ужас. Аграфена одновременно бросила в них траву и плеснула немного жидкости из флакона. Младенцы стали терять очертания, расплываться, как снеговики под воздействием горячей воды, зеленая нить рвалась, превращаясь в песок, и с шорохом осыпалась на пол. То же происходило и с коконами, постепенно распадавшимися и освобождающими пленников. Вдруг послышался глухой удар — то упала полная Ефросинья Макаровна, произведя шум, несмотря на свои многочисленные юбки и кацавейки, затем, как легкое перо, рядом с ней оказался и отец Михаил.
Нечисть исчезла вместе с зелеными нитями, и, если бы хозяева не лежали на полу, казалось бы, что в комнате ничего не произошло. Аграфена, закрыв пузырек, бросилась к освобожденным, которые были без памяти. Вдруг пахнуло холодным воздухом, оглянувшись, Аграфена увидела Потапа, по-прежнему в исподнем. На плотнике виднелись следы крови от порезов, которые нанесли когти нетопырей.
Он отмахнулся от предложенной Граней помощи, сказав, что это пустяки, помог перенести на лавку Ефросинью и Михаила. Им смочили лица водой, Потап зажег тряпочку и подержал ее под носом у пострадавших. Едкий дым быстро привел их в чувство, однако если Ефросинья с трудом, но все же поднялась, усевшись на лавку, то Михаил был так слаб, что почти не мог шевелиться. Он обводил собравшихся мутным взором, бормотал что-то невнятное, не узнавал окружающих.
Жена залилась слезами, плотник же осторожно перенес больного в спальню, раздел, укутал теплыми одеялами. Он казался старым, ссохшимся под грудой одеял, заострившееся желтоватое лицо резко выделялось на белой подушке. Глаза были закрыты, но он не спал, быстро и страстно говорил то по-гречески, то по-русски, но одинаково непонятно. Вдруг щеки залил лихорадочный румянец, он стал сбрасывать с себя все покрывала. Присутствующие поняли, что Михаил тяжко заболел, и его болезнь продлится не один день. Аграфена во второй раз собралась домой, принести нужные лекарственные травы. Потап предложил проводить ее, однако Ефросинья заголосила, крича, что не останется одна, — а ну как снова нечистые пожалуют, тогда уж конец ее доброму, несчастному мужу.
Аграфена велела плотнику остаться, да накинуть на себя что-нибудь, потому как если и он заболеет, останутся они беспомощными совсем. Ефросинья вынула из сундука бутылку с калиной, настоянной на спирту с медом, дала ему выпить добрую порцию, и Потап повеселел. Аграфена взяла с собой топор, но поняла, что предел страха ею перейден, и кто бы из нелюдей не встретился ей по пути, он не вызовет ужаса, а только гнев да новые силы для защиты.
