Сергей Костин - Пепел Ара-Лима.
Дориний склонился над люком, наблюдая, как уходит цеперий. Поморщился, вспомнив о предстоящем наказании.
— Иди к дьяволу, — прошептал он и плюнул вслед офицеру.
Отстегнув меч, присел в углу. Вытащил из сумки кремень, зажал между ног потухший факел. Можно было спуститься вниз, зайти в казарму и подпалить его, но оставалась опасность того, что встретится еще кто-то из младших командиров. И тогда точно, десятью палками порка не ограничится.
Искры сыпались на тряпки, перемазанные смолой, но огонь никак не хотел разгораться. Помянув недобрым словом цеперия еще раз, Дориний откинул факел, встал в полный рост, собираясь поплотнее укутаться в плотную накидку. Всего на мгновение обернулся в сторону дороги, взглянул на летящие в лицо снежинки.
Из быстро падающей на чужую землю белой стены выпорхнула странная маленькая серая птица с острой мордой и неестественно мохнатым хвостом. Стремительно подлетела к изумленному солдату и впилась цепким клювом прямо в переносицу Дориния. Падая на бревенчатый настил, Дориний, в последнем проблеске сознания понял, что никакая это не птица, а самая обыкновенная стрела.
Сняться ли мертвым сны?
Прочный железный крюк зацепился за край сторожевой вышки. Дернулся, упираясь остриями в дерево. Привязанная к крюку замысловатым узлом веревка натянулась, задрожала от напряжения. Мотнулась, натянутая, из стороны в сторону несколько раз.
Гибкое тело мягко спрыгнуло внутрь вышки.
Невысокий человек присел, прислушиваясь к звукам. Стащил с руки белую рукавицу, перевернул мертвого солдата.
— Мертв, — прошептал человек, закрывая солдату глаза. Потом, отпихнув мертвого от люка, осторожно спустился на верхний уровень стены, туда, где царил злой ветер. Прижался к занесенным снегом кольям.
Тело человека скрывало от посторонних взоров тонкое белое покрывало, плотно обтягивающее тело. На ноги натянуты белые мешки. А голова, как куль, завернута в тесную, с прорезями для глаз накидку. Но даже кожа человека, открытая для любопытных взоров, была выкрашена белой краской. Так же, как и рукоять острого ножа, торчащего за поясом.
Человек выждал, пока северный ветер бросит на пост очередную порцию снега и быстро метнулся вниз, к баракам. Перебежал открытое пространство, направляясь к воротам.
Двери барака распахнулись.
Невысокий человек замер, присел в сугроб, опираясь на него спиной.
Из казармы, высоко задирая ноги, выбежал легронер и направился прямо к тому сугробу, где замер белый человек. Путаясь в складках одежды, солдат приспустил штаны и блаженно уставился на белое месиво. Через минуту он уже бежал обратно, довольный и повеселевший. Бежал к теплому огню и веселым товарищам.
— Империя требует героев, Кэтер рожает дураков, — глубокомысленно изрек сугроб и, стряхнув с себя желтые разводы, пополз к воротам.
У ворот топтались, пытаясь согреться, три легронера. Толстые овчинные накидки делали их похожими на горбатых барашков, ищущих среди снега клок зеленой травы.
Когда перед лицом одного из них прямо из снега возникла страшная белая фигура с вытаращенными синими глазами, кэтеровский солдат даже не успел ничего подумать. Схватился за разрезанное горло, из которого хлынула кровь, попытался что-то крикнуть, но только издал булькающий звук. Закружился умирающим волчком, разбрызгивая по сторонам красные капли.
А нож с крашеной белой ручкой и красным лезвием плавно продолжил неудержимый полет. Заткнул еще одно горло, вспорол живую плоть второго. И показалось, три тела, три горбатых барашка рухнули в снег почти одновременно.
— Да успокоятся ваши души в объятиях Грана, — прошептал человек, пряча обагренный кровью врага нож за пояс.
Поднатужась, крутанул деревянный ворот с намотанной крепкой цепью.
Заскрипел вал, жалуясь на лютый мороз, завизжали звенья цепи, перетирая друг об друга намерзший лед. Тяжелые ворота выслушали эту жалобу, подумали мгновение и приоткрыли узкую щель ветру, что бился об обитое железными листами дерево. Вместе с ветром через щель, внутрь поста, охраняющего пересечение дорог, заскользили, словно белые привидения, низенькие фигуры. Было их двадцать, не более.
Половина сразу же бросилась к вышкам. Тенями незаметными, чуть видимыми облаками пара. Вскарабкались молча по обледеневшим лестницам.
Те, кто на вышках стоял, ничего не почувствовали. Не вскрикнули, но и не мучились. Кто от ножа погиб, а кто от стрелы меткой. Костлявым духам все равно с каким инструментом на похороны идти.
По знаку того человека, что ворота открыл, все вокруг барака кругом встали. Больше у дверей, к стенам прижались. Остальные напротив редких окон с луками притаились. Замерли, ожидая команды.
На крышу барака ворон черный, с седыми перьями опустился. Почесал клюв об коготь. Закрыл глаз один, задумавшись о своем, о птичьем.
Человек с лицом белым толкнул плечом товарища, что рядом, на одно колено опустившись, стоял. Кивнул на ворона.
— Заснет ведь, того гляди. Напомни-ка ты, Гамбо, старине Авенариусу, зачем мы здесь. А то до ночи сигнала не услышим. Уж больно ему хотелось в нападении поучаствовать.
Гамбо отложил в сторону меч в белых ножнах, скинул на снег рукавицы, стянул, подбородок выпячивая, нижнюю часть накидки. Улыбнулся Аратею:
— Только прикажи, мой король.
Сгреб снег в комок плотный, коротко замахнувшись, швырнул его метко в ворона.
Авенариус, хоть и с глазом закрытым сидел, отскочил резво в сторону. Покачал головой черной, укоризненно глянул на Гамбо.
Не спал, выжидал момента удачного. Что ж тут непонятного?
Встряхнулся, клюв открыл, и гаркнул свое, любимое, всем птицам понятное:
— Кааррда!
Первым в барак Аратей ворвался. Следом Гамбо, короля прикрывая. Без крика громкого, без вопля ненужного. Чуть в стороне фигура молчаливая, с огромным мечом в руке. Остальные товарищи юного наследника тихим ветром влетели, обнажив мечи сверкающие, горняками из лучшей руды выкованные.
Те, кто в бараке находился, поначалу ничего не поняли. Даже не обернулись на ветер холодный, от дверей хлынувший. Кто спал, укрывшись с головой, на нарах деревянных. Кто в кости на стероны золотые, да добычу по деревням награбленную, увлеченно играл. Кто мечтам о земле далекой предавался.
Первым беду цеперий Селенот почуял. После проверки постов прикорнул он у огня, что пылал в каменной груде, задремал, на кулак сжатый голову опустив. Да только спокойный сон не шел, огонь жаром все время подпаливал. И душа не спокойно мыслями тревожными металась. Словно чувствовала, что хозяин ее не вернется на свою виноградную родину.
