Р. Бэккер - Воин кровавых времен
«Ты смотришь императору в глаза?»
— Вперед! — взревел Ксерий. — На них! Пшел! Расхохотавшись, он перегнулся через бортик и плюнул на свой народ, на тех, кто смел выкрикивать другое имя, когда перед ними стоял богоподобный Икурей Ксерий III. Какая жалость, что он не умеет плеваться расплавленным золотом!
Колесница медленно покатилась вперед, кренясь и подбрасывая Ксерия всякий раз, когда под колесами оказывался кто-нибудь из упавших. Императора мутило, сердце от страха жгло как огнем, но им овладело неистовство, исступление, ликование от близости смерти. Факелоносцев одного за другим втягивали в толпу, но кидрухили держались стойко и с боем прокладывали дорогу императору. Их мечи поднимались и опускались, поднимались и опускались, и Ксерию казалось, что он карает чернь собственными руками.
Так, хохоча, словно безумец, император Нансурии проехал между рядами подданных к растущей громаде храма Ксотеи.
В конце концов поредевшая процессия добралась до эотских гвардейцев, выстроившихся на монументальных ступенях Ксотеи. Оглушенного, оцепеневшего Ксерия свели с колесницы на деревянный помост, ведущий к огромным вратам храма. Император всегда должен возвышаться над обычными людьми… В приступе злобы Ксерий схватил за руку одного из капитанов.
— Послать сообщение в казармы! Проучить их как следует! Я желаю, чтобы моя колесница плыла по крови, когда я буду возвращаться!
Дисциплина. Он их проучит.
Он зашагал к вратам Ксотеи, споткнулся, наступив на собственный подол, и почувствовал, как сердце от ярости пропустило удар, когда к реву толпы примешался хохот. Ксерий обернулся и посмотрел на бушующих от ярости и восторга людей. А затем, подобрав одеяния, бросился бежать по помосту. Массивная каменная кладка храма окружила его со всех сторон. Убежище.
Двери с грохотом захлопнулись за императором.
У Ксерия подкосились ноги. Короткое замешательство. Холодный пол под коленями. Ксерий прижал дрожащую руку ко лбу и с удивлением почувствовал, как из-под пальцев струится пот.
Потрясающая глупость! Что подумает Конфас?
Звон в ушах. Неестественная темнота. И все то же имя, эхом отдающееся от стен.
Майтанет.
Тысячи голосов, подобно молитве, твердили имя, которое Ксерий швырял, как ругательство.
Майтанет.
С трудом переводя дух и нетвердо держась на ногах, Ксерий прошел через притвор и остановился. Из огромных храмовых светильников были зажжены лишь немногие. Тусклые круги света падали на пол и на ряды потускневших молитвенных табличек. Колонны толщиной с нетийские сосны уходили во мрак. В темноте смутно виднелись очертания галерей для певчих. Во время официальных богослужений здесь клубились облака фимиама, придававшие залу призрачный и таинственный вид. Они окружали светильники сияющим ореолом, так что верующим казалось, будто они стоят на границе иного мира. Но сейчас храм был пуст и казался похожим на огромную пещеру. В воздухе отчетливо чувствовался запах подземелья.
Вдалеке Ксерий увидел его, преклонившего колени в центре большого полукруга, образованного статуями богов.
«Вот ты где», — подумал император, ощущая, как к нему постепенно возвращаются силы. Его туфли без задников шлепали при ходьбе. Руки Ксерия машинально пробежались по одежде, расправляя и приглаживая ее. Взгляд императора скользнул по высеченным на колоннах изображениям: короли, императоры и боги, застывшие со сверхъестественным достоинством изваяний. Ксерий остановился перед первым ярусом ступеней. Сейчас над его головой находился центральный, самый высокий из куполов храма.
Несколько мгновений Ксерий смотрел на широкую спину шрайи.
«Повернись к своему императору, ты, фанатичная, неблагодарная тварь!»
— Я рад, что ты пришел, — сказал Майтанет, так и не повернувшись.
Голос шрайи был звучен и словно бы окутывал собеседника. Но почтения в нем не слышалось. Согласно джнану, шрайя и император были равны.
— Зачем это, Майтанет? И зачем именно здесь? Шрайя обернулся. Он был одет в простую белую рясу с рукавами чуть ниже локтя. На миг он остановил на Ксерии оценивающий взгляд, потом вскинул голову, прислушиваясь к глухому гомону толпы так, словно это был шум первого после долгой засухи дождя. Сквозь черную, умащенную маслами бороду проглядывал волевой подбородок. Лицо у него было широким, словно у крестьянина, и на удивление молодым. «Сколько же тебе лет?»
— Слушай! — прошипел шрайя, указывая рукой в сторону площади, откуда доносилось его имя. «Майтанет-Майтанет-Майтанет…»
— Я не гордец, Икурей Ксерий, но их преданность трогает меня до глубины души.
Несмотря на нелепый драматизм сцены, Ксерий поймал себя на том, что присутствие этого человека вызывает в нем благоговейный страх. На миг у императора снова закружилась голова.
— Я недостаточно терпелив для игры в джнан, Майтанет. Шрайя выдержал паузу, затем обаятельно улыбнулся. Он начал спускаться по ступеням.
— Я приехал из-за Священного воинства… Я приехал, чтобы взглянуть тебе в глаза.
Эти слова усилили замешательство, овладевшее императором. Ксерию еще до прихода сюда следовало понять, что встреча со шрайей окажется не простым визитом вежливости.
— Скажи, — произнес Майтанет, — ты действительно заключил пакт с язычниками? Действительно дал слово предать Священное воинство прежде, чем оно достигнет Святой земли?
«Откуда он знает?»
— Что ты, Майтанет… Нет, конечно.
— Нет?
— Я оскорблен твоими подозрениями…
Хохот Майтанета был внезапен, громок и достаточно звучен, чтобы заполнить собой огромный зал Ксотеи.
Ксерий задохнулся от изумления. Предписание Псата-Антью, кодекс, управляющий поведением шрайи, запрещал громкий смех почти так же строго, как потворство плотским влечениям. Он понял, что Майтанет позволил императору на миг заглянуть в его душу. Но зачем? Все это — толпы, требование встретиться здесь, в Ксотеи, даже скандирование его имени — было преднамеренно грубой демонстрацией.
«Я сокрушу тебя, — тем самым говорил Майтанет. — Если Священное воинство падет, ты будешь уничтожен».
— Прими мои извинения, император, — небрежно обронил Майтанет. — Похоже, даже Священная война может быть отравлена лживыми слухами, не так ли?
«Он пытается меня запугать… Он ничего не знает и поэтому пытается меня запугать!»
Ксерий продолжал хранить зловещее молчание. Ему подумалось, что он всегда обладал большим умением ненавидеть, чем Конфас. Его не по летам развитый племянничек бывал свирепым, даже жестоким, но неизменно возвращался к той стеклянной холодности, которая так нервировала его окружение. С точки зрения Ксерия, ненависть должна была отличаться двумя основными качествами: устойчивостью и неукротимостью.
