Юлия Остапенко - Зачем нам враги
— Как вы поступаете со своими врагами, милорд? — спросила она. — Научите меня. Вы меня научили быть жестокой... безрассудно, бессмысленно жестокой — ну так и научите еще зачем. Зачем я должна вас убить?
Он смотрел на нее — теперь на нее, а не на нож, кажется, вовсе не потрясенный только что продемонстрированной серьезностью ее намерений. Эллен смотрела ему в лицо с тупой злостью, отрешившись от всех ощущений и отказываясь, да попросту не желая видеть в глазах Глоринделя то, что там появлялось...
То, чего там попросту не могло быть.
— Молчите, — проговорила она. — А я и сама не знаю зачем. Знаю, что... должна. И знаю, что мне хочется. Каково вам жить с чужой ненавистью, милорд? Каково вспоминать о тех, чьи жизни вы разрушили? Вам никогда не бывает страшно? Вам страшно сейчас, не правда ли? Только если тот, кого вы оплевали, прижмет вас как следует — тогда-то вы и накладываете в штаны. Только тогда-то и задумываетесь, зачем вы так поступили. И как вы могли. Вы думали хоть когда-то прежде — как вы могли? Как... как и зачем ты это сделал, ты, вшивый ублюдок, ты думал, что можешь играть с другими, как тебе вздумается, и убивать их, когда они тебе наскучат?
— Эллен, с кем ты говоришь? — тихо спросил Глориндель.
— С тобой! — яростно выкрикнула она и снова полоснула ножом по стволу прямо над головой эльфа, прочертив в мягкой коре ровную, сочащуюся соком рану. — Не смей из меня дуру делать! Довольно уже! Если не можешь научить меня убивать всяких ублюдков — научусь сама. И на тебе научусь, раз уж не на ком больше.
— Ты не способна на это.
— Вы не знаете, на что я способна.
И в его глазах она увидела — да, он правда не знает. Знал вчера, минуту назад — а сейчас не знает. Он все-таки такой еще... маленький и глупый, этот эльф. Мальчишка. Щенок. Наглый и дерзкий щенок, который там, у себя на родине, был блистательным дворянином, давал балы, выигрывал битвы и кружил головы женщинам, и женщины кружили голову ему... У него была одна... любовь... та, к ногам которой он был готов сложить головы всех своих врагов... даже если бы она его просила это го не делать... если бы хватала его за ноги, волочась за ним по полу, и рыдала, и кричала: «Нет, нет, только не уходи, я чувствую беду, нет, не ходи на эту битву, Рассел! » А он... он смотрел на нее своими пронзительными васильковыми глазами... смотрел с нежностью и отвращением, не видя ее, видя только свой долг, долг перед своим народом и своими принципами, и еще он обещал, он поклялся, что вернет святыню в свой род, и не важно, что ему так хотелось бы наплевать на эту святыню, забыть, бросить все, предать все и броситься к этой женщине, поднять ее с колен, осыпать поцелуями ее лицо и повторять без конца ее имя: «Аманита, Аманита, Аманита... »
Аманита.
Эллен видела свою руку, прижимавшую лезвие ножа к горлу эльфа. Видела струйку крови, бегущую по его шее вниз, за распахнутый ворот измятой рубашки. Видела, но ничего не могла поделать. Потому что всю ее, весь мозг, все естество заполнило это имя — бьющееся, пульсирующее, нарастающее в ней безграничным, беспредельным криком: «Аманита, Аманита, Аманита! »
Она увидела, что пересохшие губы эльфа шевельнулись — совсем слабо, будто он едва слышно шептал, — но его шепот ворвался в крик в голове Эллен и заглушил его далеким, осторожным, несмелым:
— Натан?..
Пальцы Эллен разжались. Нож вывалился из них, нырнул в траву — она не видела, куда именно, потому что слезы слишком быстро навернулись на глаза. Ноги Эллен подкосились, она осела на холодную, колючую от веток землю, зарылась лицом в ладони и разрыдалась. Она плакала долго, измученно, ничего не видя, не слыша, не чувствуя.
Она знала только, что все-таки не могла, и плакала от счастья, что это так.
Когда к ней вернулась способность воспринимать окружающий мир, она встала на четвереньки, стала ползать, слепо шаря руками в траве, все еще плача. Наконец ее пальцы наткнулись на рукоятку ножа. Всхлипывая, Эллен подползла к другой стороне дерева, к которому был привязан Глориндель, нащупала прохладный шелк, туго стягивающий его запястья, заморгала, силясь прояснить взгляд, кое-как разрезала ленту. Бросила нож на землю и зарыдала снова, обхватив колени руками и ткнувшись лицом в колени.
Ей уже много, много-много лет не было так хорошо,
Она не поняла, что происходит, когда почувствовала прикосновение, — ощутила только, что кто-то обнимает ее, крепко и нежно. Наверное, это был Рассел — конечно, кто же еще, некому больше — и она с готовностью зарылась лицом в его грудь, чувствуя его сильные теплые руки на своих плечах, спине, ощущая, как они поглаживают ее, осторожно и трепетно, словно ребенка, который не может уснуть.
— Рассел... как же ты... мог... ты... что же... — пробормотала она. Он прижат ее к себе крепче, провел рукой по ее голове, и она закрыла глаза, задохнувшись от благодарности.
Все равно... все равно. Я спрошу тебя потом. А пока — ты ведь сможешь меня защитить? Это самое главное — ты сможешь меня защитить...
Эллен не знала, сколько прошло времени, прежде чем она выплакала все, что только могла, и подняла голову. Глориндель провел ладонью по ее мокрой щеке, и Эллен увидела глубокие алые вмятины на его запястье.
— Небеса всеблагие, — сказал он. — Бедная... Как же тебе досталось.
Она снова закрыла глаза, чувствуя, как дрожит горло.
— Убейте меня побыстрее, — наконец прошептала она. — Убейте и... возвращайтесь.
— Некуда мне возвращаться, — сказал эльф. — Если Рослин и правда в Калардине... она правда в Калардине?
— Правда.
— Ты слишком далеко меня завела. Я никак не успею вернуться до новой луны. Все потеряно... и так.
Он будто ждал, что она ответит, но Эллен молчала, по-прежнему не открывая глаз. Ей было так хорошо и спокойно в его руках.
— Так что, если ты не против, — помолчав, негромко сказал Глориндель, — я все же провожу тебя в Тарнас. А потом... ну, посмотрим, что потом. Видно будет.
Она наконец открыла глаза, выпрямившись, изумленно взглянула на него. Эльф отпустил ее как будто неохотно. Он стоял на коленях в траве, нож валялся в шаге от его руки. Выражение лица у Глоринделя было измученное, но расслабленное... и как будто появилось в нем что-то новое, что-то совершенно иное, чем то, что Эллен привыкла в нем видеть.
— Уходите, — выдавила она.
— Почему? Тебе же нужен сопровождающий. Ради этого ты обманула меня и все время вела по ложному пути. Я был нужен тебе... и нужен до сих пор. А ты... мне нужна.
— Зачем?
Он коротко, грустно улыбнулся — эта улыбка была совершенно новой. И сказал что-то очень, очень странное, смысла чего Эллен так и не поняла:
