Юлия Бажова - Сети
– Хм… – Русые брови вздернулись в недоумении. – А как отличить шпиона от не-шпиона?
– Не надо отличать. Просто молчи.
– А если проболтаюсь?
– Ты слишком много знаешь. С теми, кто слишком много знает, часто происходят несчастные случаи, – туманно пояснил Морган. – А бывает, им отрезают язык. – Не рассказывать же ей о том, как стирают память.
Девушка застыла с приоткрытым ртом. Потом повернулась к нему спиной и притихла. Подействовало! Радости Морган не испытал: только что он отрубил себе возможность открыться ей.
Натянутое молчание длилось несколько миль и закончилось вопросом, можно ли познать Божественную любовь, не познав человеческой. Морган будто ухнул с горы. Ничего себе переход. Что творится в ее голове? Он никогда не размышлял о подобных вещах. Разве это не одно и то же? Разве не от любви Богов происходит человеческая любовь? На всякий случай он ответил утвердительно.
– А Иштван говорил, нельзя, – возразила Марго. – Он говорил, пока не испытаешь человеческой любви, не пресытишься ею, не поймешь, что есть высшая любовь – Божественная.
Морган взъерошил волосы. Никогда он не встречал пресыщенных любовью. Осчастливленных, раздавленных, убитых, обделенных ею и тем не менее жаждущих ее всем сердцем – да. Но пресыщенных… Он охотно поспорил бы с Марго – из принципа, чтобы опустить в ее глазах Иштвана, – но тогда посыплются новые вопросы.
– Зачем спрашиваешь, если сама все знаешь, – проворчал он. – И почему у меня? Задавай эти вопросы священникам.
– Я и задавала! И потом чувствовала себя виноватой за то, что живу. Грехи, грехи, грехи… Во мне нет ничего, кроме грехов! Однажды я не выдержала и покаялась в том, что живу на свете. Батюшка Адриан отчитывал меня целый час. Оказывается, так говорить – тоже грех! Жизнь – дар Бога, а я пытаюсь бросить его Ему в лицо. После той исповеди я весь вечер рыдала в келье святого Аммоса. Почему-то возле его мощей я совсем иначе себя чувствую. Я чувствую благодать, любовь, поддержку, будто святой Аммос держит меня за руку, гладит по голове и мягонькой кисточкой выметает сор из души. Мне очень стыдно, но мне кажется, священники неискренни. А твои ответы – они похожи на правду. Я словно долго глядела в мутную воду, которая вдруг очистилась, и на дне заиграли камушки.
Морган медленно выпустил из себя воздух. Он подумал, что, если бы умел краснеть, его лицо имело бы сейчас цвет закатного солнца, предвещающего назавтра хорошую погоду.
– Я не священник. – Ничего оригинальнее в голову не пришло.
После короткого привала на берегу лесного озерца со странной, черной с красноватым отливом водой Морган погнал кобылу так, будто за ними снова гонятся преты. Это лишало возможности разговаривать, а к вечеру – думать о чем-либо другом, кроме адской боли в промежности. На ночлег остановились поздно вечером; Марго удивило, что не в лесу и не на постоялом дворе. Морган спешился перед невзрачным домишкой на краю деревни. Если бы он не подхватил ее, когда она сползала с лошади, Марго свалилась бы на землю, как мешок с зерном. Сопровождаемый лаем собак, Морган зашел в калитку. До Марго долетели голоса – Моргана и женский, молодой и приветливый, слишком приветливый, чтобы разговаривать им со случайным ночным путником. Это его знакомая или… Тусклые огоньки, тлеющие в окнах соседнего дома, неожиданно расплылись в глазах.
«Что за дурацкая у тебя манера влюбляться в первого встречного?»
Марго обняла морду кобылы, уткнулась лицом в бархатную, пахнущую потом шкуру, нежно поглаживая ее ладонью. «Счастливая. Уйдешь с ним. И будешь сопровождать его всюду, в горе и в радости». Она зажмурилась, чтобы дать слезам вытечь, и быстро промокнула щеки рукавом. И какой бес дернул ее в эти грешные врата! Да, Иштван преступник, но, останься она в тот день дома, она никогда не узнала бы об этом, и ее сердце не угодило бы в ловушку. В конце концов, до того злосчастного дня Иштван не поднимал на нее руку, а с его прохладностью она свыклась, как свыклась с вечными морозами и залепленными снегом стеклами. Ах, если бы она умела ездить верхом… Мчаться прочь от этого дома, от этой деревни, от него. Любопытно, сумеет ли она хотя бы вскарабкаться на лошадь без чьей-либо помощи?
Перекинув поводья через шею кобылы, Марго крепко ухватилась за переднюю луку седла, другой рукой нащупала дужку стремени. Едва ее попытки поймать петельку носком ботинка увенчались успехом, Ичхель вздумалось пройтись; от разрыва мышц промежности Марго спасло только подогнанное под длинные ноги Моргана стремя. Вцепившись в седло, она выпрямила опорную ногу. Ужасно неудобное седло. Рассчитано на опытного ездока с чугунной задницей, или с невообразимо жирной. На том дело и застопорилось. Оказавшее добрую услугу низкое стремя не давало возможности перекинуть ногу через круп.
– Далеко собралась? – Марго так увлеклась, что не услышала его шагов. – Надо же… – пробормотал Морган, снимая ее с лошади. – А я-то думал, что загнал вусмерть вас обеих. Значит, завтра темпа сбавлять не будем. – Он пропустил Марго вперед, легонько подтолкнув к калитке. – Здесь мы переночуем спокойно. Когда садишься на лошадь, поводья нужно держать в руке, тогда лошадь будет стоять на месте.
«Даже этого не сообразила… А еще хочешь ему понравиться». Марго проглотила ком в горле.
Возле хозяйской конюшни Морган указал девушке на квадратное отверстие, служащее одновременно входом на сеновал и чердачным оконцем. Убедился, что она благополучно забралась по лестнице наверх. Когда он принес горячую картошку, сыр, помидоры и хлеб, Марго лежала, свернувшись в клубочек в углу под самой крышей. Если бы не Дар, пришлось бы перерывать в поисках все сено. За время его отсутствия в этой головушке что-то щелкнуло, и колесики завертелись в другую сторону.
– Эй! – позвал Морган. – Все хорошо? Ужин прибыл.
Молчание.
– Худеешь? Что ж, в таком случае воздерживаться перед сном от еды очень мудро. – Он устроился неподалеку от девушки и аппетитно зачавкал, что оказалось абсолютно бесполезным: Марго не шелохнулась, мало того – из-под сена доносилось тихое пошмыгивание носом. Усталость? Женские чудачества? Морган знал, что делать со стаей претов. Что делать с ее слезами, о причине которых он мог лишь строить догадки, он не знал. Одно он знал точно: нельзя терять контроль. Потеряв его над ней, он потеряет его и над собой.
– Какая муха тебя укусила, Малыш?
Нет ответа.
– Эх… – Морган выудил из сумки прихваченный утром на ферме втайне от девушки кувшин вина. – Букет земляники с нотками дуба. – Он выждал минутку, прислушиваясь. Потом шумно вздохнул и дернул пробку. Тишину прострелил сочный щелчок.
