Тим Северин - Дитя Одина
Медленно поднялся я на ноги, головокружение накатывало на меня волнами, но я пустился бежать, припадая на одну ногу и держа к единственному знаку, который мог узнать — к стягу ярла Сигурда с черным вороном, который сообщал, что там оркнейцы все еще держат оборону вкруг своего вождя. Числом их было уже не столько, сколько прежде, и не меньше половины из тех, кто все еще держался на ногах, было ранено. Сам Сигурд стоял посредине, цел и невредим, из чего я сделал вывод, что его телохранители исполнили свой долг. Потом я заметил, что большую часть уцелевших телохранителей составляли поджигатели. Они, верно, стояли в бою бок о бок как друзья-исландцы, и это их спасло. К моему удивлению, Сигурд Смелый сразу же заметил меня.
— Вон юный друг Кари, сына Сельмунда! — весело крикнул он. — Ты хотел побывать в Ирландии и посмотреть, чем здесь пахнет. Вот и увидел.
Услышав имя Кари, иные из исландцев оглянулись, и я убедился, что тот самый, который никак не мог вспомнить, кто я такой, наконец-то вспомнил и это, и то, что видел меня на Альтинге. Но он ничего не мог сделать, по крайней мере сейчас.
Сигурд привлекал всеобщее внимание. Этот необъятный шмат жира, казалось, был вовсе неуместен среди рубки и сечи, но его храбрость соответствовала его дородности. С багровым лицом, охрипший от крика, он вновь призвал своих людей встретить недруга как должно, сражаться отважно и сохранить свою честь. Он говорил им, что ведовской знак, вышитый его матерью на стяге, действует. Что оркнейцы преуспели на поле брани больше всех иных союзников Сигтрюгга. Они выдержали натиск врага лучше всех прочих, и он воздает хвалу тем троим знаменосцам, которых зарубили.
— Уже сейчас валькирии сопровождают их в Вальгаллу, где каждый по праву заработал свое место. Скоро он станет рассказывать о том, как защищал ворона Одина ценою собственной жизни.
Мало на кого из оркнейцев это произвело впечатление. Вид у них был совершенно измученный, и когда Сигурд стал вызывать охотника нести стяг при следующем приступе, никто не вызвался. Настало неловкое молчание, тут выступил я. Почему я это сделал, до сих пор не совсем понимаю. Может быть, у меня все еще кружилась голова от полученного удара и я сам не сознавал, куда иду; может быть, я решил, что мне нечего терять теперь, когда меня узнали поджигатели. Помню только, что когда я нетвердыми шагами направился туда, где было воткнуто в землю древко, меня посетило то же чувство спокойствия и неизбежности, что и несколько лет назад, когда, еще мальчишкой, я пересек лесную поляну в Винланде и вошел в хижину скрелингов. Мои ноги действовали сами по себе, и мое тело было отделено от разума. Мне казалось, что сам я плыву на некотором расстоянии и чуть выше собственного тела и спокойно взираю со стороны на знакомого, но постороннего человека. Я потянул древко из земли. На лице Сигурда мелькнуло недоумение. Потом он разразился одобрительным ревом.
— Вот это так! — крикнул он своим людям. — У нас есть наш счастливый знаменосец! Малый безоружен, и он понесет нашего черного ворона!
Моя роль конунгова знаменосца была краткой и бесславной. В третий раз королевские рати тучей ринулись с горы, и снова во главе вила баснословная дружина Маргада. С самого утра длилась битва, и обе стороны были сильно потрепаны и изнурены, но у воинов Маргада откуда-то взялись силы наброситься на нас с тем же остервенением, что и прежде. Си-гурдов стяг с вороном стал их главной приманкой. Сначала полубезумный, одетый в килт ирландец, член какого-то клана, бросился вниз с холма, решив схватить стяг и тем показать свою удаль сотоварищам. Потом явились два мрачнолицых норвежских воина, с трудом проложив путь через стену щитов, сомкнувшуюся вокруг знаменосца. Некоторое время оркнейцы Сигурда Толстого держались. Они стояли твердо, сдвинув щиты, отражая натиск и кроша врага секирами. В двух шагах за их спинами я, ибо теперь я стоял во втором ряду «свиньи», пользуясь древком стяга, воткнутым в землю, как клюкой, опирался о него, чтобы не упасть, и у меня не было сил поднять голову. Раненая спина страшно болела, и я отчаянно пытался вспомнить заклинание, которое могло бы помочь мне, но в голове все спуталось. Я скорее слышал и чувствовал схватку, чем видел ее. Снова раздались крики, теперь гораздо более хриплые, лязг металла, глухие удары тел, сталкивающихся и падающих, началась давка и толкотня — наш отряд отступал, бежал. Я даже не знаю, кто ударил — галл-гэлы ли, ирландские ли ратники или западные люди. Вдруг я почувствовал ужасную боль в руке, державшей древко, и стяг вырвали у меня, и я согнулся, прижав раненую руку к животу. Кто-то выругался по-норвежски, и я понял, что идет драка, что двое дерутся за стяг, и каждый пытается вырвать древко у другого. И ни один не может победить. Я поднял глаза и увидел, как телохранитель Сигурда, исландец Халлдор, сын Гудмунда, получил смертельную рану мечом в левый бок, а другой исландец зашел сзади и мощным ударом подсек убийцу под колени. Тот упал, и его затоптали насмерть.
— Собраться под Ворона! — Это был голос Сигурда, перекрывший шум боя, и сам бочкообразный ярл пробился сквозь драку и схватил древко стяга. — Сюда! Торстейн, ты можешь нести наш стяг, — и он протянул его высокому человеку, стоявшему рядом. Это был еще один из поджигателей.
— Не трогай его, если хочешь жить, — прозвучал чей-то резкий голос.
Исландец Асмунд Белый выбрал этот час, чтобы предать своего господина.
Торстейн заколебался, потом отвернулся. И тогда я понял, что мое первое толкование вещего сна было верным. Мы презрели знак Одина, и вороны битвы стали нашими врагами.
Толстый, запыхавшийся Сигурд — может быть, он был никудышный боец, но трусом он не был.
— Ладно же, — проревел он, — коль больше никто не берется нести стяг, я сам понесу, и пусть я погибну! Суму несет нищий, и лучше мне умереть с честью, но не бежать. Однако в последнем бою мне нужны свободные руки.
И он снял с древка красно-черное знамя, сложил его вдоль и обмотал вокруг пояса, как кушак. Потом, держа в одной руке меч, а на другой — круглый щит, он затопал вперед, тяжело дыша и сопя. За ним пошла лишь горстка людей, и по крайней мере половина их были исландцы. Может быть, они тоже поняли, что жизнь их кончена и что поскольку им навсегда заказано возвращение в Исландию, лучше уж умереть на поле боя. Последняя схватка была совсем короткой. Сигурд неуклюже двинулся прямо на ближайшего из ирландских вождей. Им снова оказался Маргад, который поспевал во время боя как будто повсюду. Произошла схватка. Маргад взял у соседнего воина копье, прицелился, и когда Сигурд оказался в пределах досягаемости, метнул так, что рожон вошел Сигурду в шею. Оркнейский ярл упал, и едва он упал, как все, кто еще оставался с ним, бросились к кораблям. Мгновение спустя я услышал низкий рев травли и бешеную дробь легких барабанов. Это Малахи ввел в бой свои свежие войска на стороне Бриана Борома.
