Елена Хаецкая - Падение Софии (русский роман)
— Взгляните, Трофим Васильевич.
Я взял, взглянул и ничего не понял. Это был портрет Анны Николаевны, только какой-то странный. Я закрыл глаза, открыл их и снова посмотрел. Брови у меня дернулись, отчего вся кожа лица вдруг заболела. Наверное, это была какая-то нервная судорога, потому что мне никак не удавалось выдавить из себя ни слова.
Конон Порскин забрал у меня фотографию и аккуратно спрятал в свою папку.
— Анну Николаевну Скарятину вчера нашли в театральной ложе убитой, — сказал он. — Вот что, собственно, произошло. И вот почему я здесь.
Вошла, всхлипывая, Макрина, принесла зачем-то чай, выгрузила на стол три чашки, а сама тихонько встала в углу комнаты — слушать. Ее никто не изгнал.
— Но ведь это невозможно, — выговорил я, обретя наконец дар речи.
— Почему? — цепко спросил Конон.
— Потому что он… маниакальный убийца… он ведь только раз в два года… — пояснил я, сам ощущая, что звучит это по-детски. — И почему именно Анна Николаевна?.. — вырвалось у меня.
Мне вдруг мучительно-ясно представилось, как она постукивает тетрадью себя по сгибу руки, как машет Витольду, как передает отцу стакан с коктейлем.
— Это как-то нелепо, в конце концов! — вырвалось у меня.
— Так, — заговорил следователь, ухватив в моих бессвязных речах нечто содержательное, — давайте для начала кое в чем разберемся, Трофим Васильевич.
— Что? — глупо переспросил я.
— Помните, вы обещали помогать следствию? Не изображать занятость, не звать адвокатов, не увиливать от вопросов?
— Вроде того, — проворчал я.
Мне смертельно хотелось еще раз увидеть ту фотографию, но я не решался просить об этом.
— В таком случае, объясните, почему вы заявили, что «такое невозможно» и что оно происходит «раз в два года», — потребовал Порскин.
— Мне рассказывали, что в Лембасово действительно был или, точнее, есть маниакальный убийца.
— Кто рассказывал?
— Мой управляющий, — я кивнул на Витольда.
Тот молчал как убитый и не моргая глядел в пол.
— Значит, ваш управляющий? — подхватил Порскин. — Господин Безценный, если не ошибаюсь?
— Как вы можете ошибаться, если только что говорили со мной? — внезапно ожил Витольд и снова застыл, как будто его выключили.
— Ну да, — подтвердил я. — Безценный мне сказал, что были такие случаи.
— В связи с чем возник подобный разговор? — наседал следователь.
— Если вы помните, господин Порскин, поблизости от моей усадьбы был найден убитый ксен. Вы даже показывали мне его тело… В беседе с управляющим я выразил опасение, что убийца может находиться неподалеку. Мол, не опасно ли нам разгуливать вот так запросто. На что Безценный ответил, что даже если это и так, бояться нечего: нападения происходят не чаще, чем раз в полтора-два года.
— В принципе, да, он прав, — сказал Порскин и положил ладонь на свою папку. — Я просматривал другие дела, сходные с этим убийством, и до сих пор все именно так и обстояло. До сих пор, — с нажимом подчеркнул он. — Но что-то изменилось.
— Что? — спросил я.
— Поймем «что» — поймаем убийцу, — обещал Порскин.
— Я как-то… не верю, — не выдержал я. — Что Анна Николаевна… Можно еще раз посмотреть снимок?
Порскин без слова возражения показал мне фотографию. Да, это была она, Анна Николаевна. Ее пепельные волосы, красиво уложенные и схваченные диадемой, даже не растрепались, на шее чернело пятно, а в углу рта застыла горькая улыбка.
— Она точно… мертва? — спросил я.
Мне вдруг подумалось — вдруг она чудом осталась жива и сейчас находится в больнице.
— Конон Кононович, — взмолился я, — если вы сейчас нас проверяете, как мы отнесемся к известию, как поведем себя, — пожалуйста, не нужно…
— Вы любили Анну Николаевну? — спросил Порскин.
— Как друга — очень, — ответил я вполне искренне. — Она замечательная женщина, очень умная и милая.
Порскин перевел взгляд на Витольда:
— А вы?
Витольд поднял голову и ничего не ответил.
— Господин Безценный, я задал вам вопрос.
— Что я должен ответить?
— Какие отношения связывали вас с госпожой Скарятиной?
— Я не понимаю, что вы желаете от меня услышать, — ответил Витольд.
— Правду.
— Вы знаете правду, — сказал Витольд. — Она старше меня на десять лет. Из хорошей, уважаемой местной семьи. Богатая. Независимая. Я управляющий в соседнем имении, бывший студент, человек с неопределенным будущим.
— Бывший студент? — насторожился Порскин. — Почему же бывший? У меня имеются данные о том, что вы пытаетесь завершить свое образование.
— Вчера меня вытурили из университета, — криво улыбаясь, сказал Витольд. — Скоро и официальную бумагу пришлют. Вам разве об этом еще не сообщили?
Не сводя с Витольда глаз, Порскин покачал головой.
— Мне многое уже сообщили, но о вашем изгнании из рая слышу впервые.
— Новость больно свежая, — сказал Витольд. — Да и мало кому интересная. Так что вы хотели узнать?
— Про ваши отношения с убитой, — напомнил Порскин.
— С Анной Николаевной мы виделись изредка. Не скрою, хотелось бы чаще. Она, как и я, интересовалась палеонтологией.
— Вы были любовниками, — будничным тоном объявил Порскин.
Витольд долго смотрел на него мутными глазами, потом снял с носа очки и дико расхохотался, протирая пальцами стекла.
— Любовниками? Любовниками? Это вам кто сказал? Любовниками?
— А что здесь неожиданного? — возразил Порскин. — Женщина скучала, вы, очевидно, тоже. Она, как вы сами заметили, независима, не слишком молода… Вряд ли она сильно опасалась за свою репутацию.
— А я, по-вашему, воспользовался? — Витольд нахлобучил на нос очки.
Порскин пожал плечами.
— Можно и так выразиться, хотя я предпочел бы помягче… Вчера в театре вы поссорились. Этому было немало свидетелей.
— Мы не ссорились, — сказал Витольд.
— Размахиванье руками, разговор на повышенных тонах, вскакиванье с кресла, перебивание друг друга — это, по-вашему, не ссора?
— Не знаю, как это выглядело со стороны, — повторил Витольд упрямо, — но мы не ссорились. Мы просто беседовали.
— О чем?
— Это был научный спор.
— О чем? — повысил голос Порскин.
— О палеонтологии.
— Хотите уверить меня в том, что палеонтология вызвала у вас обоих такие приступы ярости? — Порскин прищурился.
— Господин Порскин, самые невинные вещи как раз и вызывают наибольшую ярость. Проблемы грудного вскармливания детей, идентификации фарфоровых кукол, использования при печении пирогов кулинарного жира, — все это вводит в осатанение людей вполне приличных и даже добрых. Никогда не замечали?
