Михаил Кликин - Три легенды
Ведьма отвела глаза. Затаила дыхание. Осторожно сделала один шаг в сторону. Второй. Спряталась за ствол дерева. Быстро оглянулась через плечо и заспешила прочь, стараясь двигаться как можно тише.
Лось проводил ведьму взглядом, а когда женщина удалилась на достаточное расстояние, пропала среди зелени, он тяжело вздохнул, фыркнул и, опустив голову, принялся щипать траву.
Убегая от лесного великана, ведьма сошла с тропы, которую протоптала сама, пока носила воду, отклонилась в сторону. И слегка заплутала.
Она продолжала идти под гору, но реки все не было видно. Все больше дичал лес. Сухие косы хмеля опутывали кривые стволы деревьев, местами сплетаясь в прочные сети. Мертвые сухие стволы берез торчали вкривь-вкось, словно гнилые зубы, и от малейшего толчка готовы были обрушиться на голову проходящей ведьмы. Под ноги то и дело попадались какие-то пни, сучья, колдобины, невидимые из-за высокой, почти по грудь, густой травы.
– Чтоб тебе провалиться! – досадуя на лося, выругалась ведьма, оступилась и, уже падая, успела-таки схватиться за подвернувшуюся под руку корягу. Сухой сук треснул, согнулся, но чудом не сломался. Еще бы чуть-чуть – и кувыркнулась бы ведьма прямо в яму, в застоявшуюся воду старицы, в тину и густую ряску, к пиявкам и лягушкам.
Она остановилась, выпрямилась, отдышалась. Посмотрела в сторону солнца. Прислушалась. Попробовала воздух на вкус.
Несомненно, река уже совсем рядом. Впереди.
Обогнув гниющую канаву стороной, она пошла дальше, забирая чуть влево, чтобы, как ей представлялось, вернуться на привычную тропу. Или хотя бы приблизиться к ней.
Вскоре ведьма услышала шум воды. Громкое журчание, плеск и рокот. Ведьма остановилась. Вслушалась, недоумевая: вроде бы, не могла производить такие звуки спокойная лесная речушка. Так шумит по порогам горная стремнина, бешеная, торопливая, ледяная…
А через несколько минут все прояснилось.
Запруда из поваленных деревьев, из переплетенных ветвей и сучьев перегородила русло. Вода перехлестывала через край бобровой плотины, пенилась, прыгала по мокрым стволам, дробилась на капли, на туман, и дрожала в воздухе студеная бледная радуга.
Запруженная речка широко разлилась, затопив окружающие деревья и кусты. На берегах торчали острые пеньки, стесанные острыми зубами. Лес здесь был изрядно разрежен стараниями маленьких трудолюбивых зверьков. Несколько больших осин упали вершинами в воду, но стволы их остались на земле – видимо, у бобров не хватило сил подтащить деревья к плотине.
Ведьма подошла к реке. Держась одной рукой за поваленное дерево, склонилась над водой.
Вода в омуте была спокойной. Черной и одновременно прозрачной. Было видно, как пологое дно уходит вдаль, а через несколько метров вдруг обрывается в бездонную тьму. Среди затопленных кочек ползали медлительные лягушки и улитки. Серебристые мальки, словно неуловимые солнечные брызги, дружными стайками шарахались от неких только им видимих теней, только им ведомых опастностей. Щупальца водорослей, вылезшие из черных глубин омута, двигались сами по себе, независимо от течения. Какая-то слизь, возможно остатки лягушачьей икры, стелилась местами по дну, колыхалась, словно разползшийся, растаявший студень.
Распугав мальков, на мелководье выплыл окунь. Раззявил пасть, застыл, уже почти выставив свой плавник над водой, греясь на солнышке.
Ведьма повела рукой, и окунь, лениво махнув хвостом, отступил в непроглядную глубину.
– Я еще приду за тобой, – пообещала ему ведьма.
Вдоволь налюбовавшись на подводную жизнь, она поднялась и, ступая по травянистым кочкам, стараясь не замочить ноги, подошла вплотную к плотине. Внимательно осмотрела сооружение. Попробовала ногой его прочность.
При желании, по скользким стволам можно было перебраться на противоположный берег.
Рядом с запрудой бобры вырыли узкий канал для отвода излишков воды. Ведьма увидела, как небольшая плотичка, подхваченная стремительным течением, беспомощно кувыркнулась, блеснув чешуей и в одно мгновение была затянута в теснину канала.
– Я еще приду за вами, – сказала ведьма, улыбнувшись. Уже завтра она надеялась отведать свежей рыбки.
Тем временем близился вечер.
Ведьма глянула на остывающее небо и заторопилась.
Она спустилась ниже по течению, туда, где вспененная вода успокаивалась, где на мелководье росли кувшинки и камыш. И душистый резолист. Разувшись, подобрав полы плаща и халата, она залезла в холодную воду и вытащила из песчаного дна несколько толстых, узловатых корневищ. Надергала длинных стеблей резолиста. Выбралась на берег. Обулась, поправила одежду. Увязала свою добычу и заспешила, следуя за речушкой, надеясь выйти к знакомому месту, где несколько часов тому назад набирала воды. Где был такой удобный спуск и тропа. Чуть намеченная стежка к дому.
Вернувшись домой – тропа оказалась не так и далеко – ведьма согрела в старом мятом котелке воды, покрошила туда корневища кувшинки и принялась безжалостно мять их, толочь, растирать. Когда горячая вода запенилась, ведьма сунула в котелок резолист, добавила для аромата несколько листочков мяты, кисточку зверобоя, ромашку, бросила горсть желтых пуговок пижмы и поставила пенящееся варево в печь на угли.
Пока травяное жидкое мыло доходило до готовности, ведьма взяла ведра и вновь спустилась к реке.
Вечерело. В лесу было мрачно, но в любой чаще, хоть днем, хоть ночью, ведьма чувствовала себя как дома. Зачерпнув воды – что-то плеснуло на середине речки, когда она вытаскивала полные ведра на берег – ведьма вернулась в избу. Проверила закоптившийся котелок – вода только-только закипела. Засунула в просторную печь металлический лист с булыжниками. И вновь вышла на улицу – на этот раз нарезать в ближайших кустах гибких ивовых прутьев.
Когда она воротилась в дом с охапкой лозин, мыло выварилось.
Ведьма вытащила из лохани замоченное белье, слегка отжала его, бросила на пол. Долго вычерпывала грязную остывшую воду, выплескивала в окно. Затем положила белье в лохань, залила чистой водой. Бросила раскаленные камни, отвернувшись от струи пара. Туда же вылила густое содержимое котелка. Выждала несколько минут, вынула булыжники и принялась за стирку.
Когда тряпки были отжаты и развешены по сучьям ближайших деревьев, когда лохань была ополоснута и вытащена на улицу, а пол насухо вытерт, ведьма разогрела остатки безвкусной похлебки и поужинала.
Стояла глубокая ночь. Через распахнутое окно в избу заглядывала почти полная луна, серебрила половину комнаты. Другую половину кровавыми всполохами освещал алый зев печи.
«Скоро полнолуние, – подумала ведьма. – Не забыть бы…»
