Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат Владимирович
Отвада сощурился.
— Вроде хорошие новости, а смотришь сычом.
— Слушай дальше. Чихнуть не успели, весь город узнал, что хизанцы поставили людей на ноги после душегуба, считай — победили. Там тоже не дураки небо коптят: выволокли эту парочку на площадь и ну давай расписывать, как могучи их боги. Дескать, всё в руках вышних сил. А ты, простой боян, мол, пораскинь мозгами, сообрази, кому тебе молиться.
— И как назло меня нет в городе, — Отвада недобро улыбнулся. — Случайность?
— Не думаю.
— И много народу к себе переманили?
Прям угрюмо кивнул.
— За пару дней много. И будет ещё больше. Второй день бузят на площади, уже золото собирают на молельные дома. Дескать, народу уже много, а молиться негде.
— Наши не молятся под крышей, — буркнул Моряй.
— Посулят избавление от хворей, хоть Злобогу поклонишься в тёмной пещере, согнувшись в три погибели, — Отвада смачно припечатал кулак о ладонь.
— И слушок пустили, дескать, где-то и мор победили. Мол, Отец их Небесный великую мощь возымел, помогает недостойному племени людскому.
— Но… — ухмыляясь, протянул Безрод с вопросом.
— Но избавление не дастся даром, — кивнул Прям. — Переходи в истинную веру, и будет тебе благодать.
— Ты веришь в это? — Перегуж с тревогой спросил Отваду.
— Да. Но сильнее меня беспокоит тот слушок.
— Который?
— Про излеченного от мора.
Перегуж согласно кивнул.
— Если даже это полуправда, к Отцу их Небесному повалят толпой.
— А если полная правда, повалят так, что и нас затопчут, — Отвада горестно поджал губы. — И главный молельный дом устроят в моём тереме.
— Что делать?
Отвада недолго думал.
— Так. Всем одеться попроще и айда на площадь. Послушаем.
Сивый повернулся идти со всеми.
— Так, а ты куда? Ополоумел на рожон лезть?
Безрод ожидаемо холодно усмехнулся — Прям даже бровями поиграл, мол, я так и знал, князь, этого отговаривать бесполезно. Отвада заговаривать второй раз и не пытался, лишь с досады плюнул.
— Тогда хоть лицо спрячь, страхолюд…
Народ на площади бурлил, Безрода, замотанного в клобук, болтало, ровно щепку на волнах. Где-то справа он мельком видел Перегужа в кожаном переднике кузнеца. Там, впереди, на вечевом помосте стояли те двое, тощие, потерянные, но попробуй-ка глядеть кругом соколом, когда только-только встал со смертного ложа. Наверное, сотый раз на корявом боянском они рассказывали, как чудовище с рубцами по всему лицу истребило купеческий поезд, во всех красках расписывали, с подробностями, а их самих спасло и вернуло к жизни только моление Отцу Небесному.
— Не Безрод это, — услышал Сивый справа.
— А кто? Человечьим языком тебе говорят — рубцы по всему лицу!
— Значит, в ту войну за нас подставлялся, а тут на-те вам, душегубством занялся!
— Человек меняется. Мало ли что могло случиться.
— Верно! Вон Пыляй до женитьбы тоже хорошим был. Не пил. А теперь всё! Как выпьет, себя забывает. Может и Безрод так. Пока трезвый — добрый да покладистый. А как выпьет, себя не держит, — встрял худющий гончар.
— А может, заклятие на нём? Говорят же, подался он к Злобогу. А что, я верю. Нальёт ему Злобог заговорённой бражки и всё, хороший человек творит паскудство. И дети у него, болтают, чудесатые. Как бы тоже зло не начали творить.
— Ага, точно! Люди меняются. Я вон тоже не на страшиле женился. Пока женихался красивая была, как посмотрит голубыми глазками, ровно крылья у меня растут, а теперь… — усмарь горестно махнул рукой.
— Человек за хорошее держится, подмогу в том себе находит, а вы единственное стоящее отпихиваете. К ним подадитесь? — каменотёс, что с самого начала не верил в виновность Безрода, кивнул вперёд, на помост. — С твёрдого да в болото?
— А хоть бы и к ним, — едва не в голос ответили остальные.
Сивый усмехнулся. Один-четверо. Так ли весь город? Его пихнули в бок.
— Правильно же говорю? Предатель Безрод и душегуб!
— Ты похоже, всё для себя решил. Нет?
— Да говорят же, что он! А я как все.
— А выяснится, что не он? На Скалистый поплывёшь каяться?
— Да он это… — неуверенно упёрся худой гончар. — Говорят же, лицо с рубцами!
На помост поднялись трое, все чернобородые, одеты по хизанскому укладу — всё как у боянов, только верховки длинные, до самой земли и поясов три — два нашиты, один всамделишный, там, где и положено быть поясу. Дескать, три испостаси у этой Вселенной, верхний мир, там, где небо полощется, нижний мир, что под ногами лежит и мир людей, обнимающий человека со всех сторон, как пояс.
— Наши братья тяжело переживают свой недуг. Им тяжело вспоминать это снова и снова, и делают они это лишь для того, чтобы открыть для вас правду и, подобно путеводному огню на скалах, указать истинный путь, — завёл первый, да голосом таким распевным, хоть глаза закрой и на ходу засыпай.
— Денно и нощно вопрошали они в молениях Небесного Отца, когда выйдет им избавление от невыносимых хворей телесных и душевных, и Отец наш Небесный услышал! — второй гремел над площадью зычно и проникновенно, как молодой гром по весне, да голосом таким масляным и жирным, что услышишь одновременно его и скрип ржавого колодезного ворота — даже не поморщишься. — Вот что такое истинная вера, соседи мои добрые! Вот что такое истинная любовь создателя и подателя благ!
— А сколько таких сгинуло в беззвестности? Сколько отчаявшихся в эту тревожную пору не выкарабкалось в жизнь по той лишь простой причине, что не поверили в силу высшего существа, которому все мы обязаны жизнью? — третий, вопрошая, всё тянул руку и тряс ею, и Безрод будто въяве увидел, как соразмерно трясут и качают головами соседи, ровно для каждого полуденник нашёл крючок внутрях, набросил верёвку и теперь дёргает, ровно лицедей кукол на нитках, всех разом. — Да, наш с вами враг с рубцами по всему лицу, силён, злоба его велика, он травит нас с вами через воду и рубит мечом, будто скот бессловесный, но даже ему не сравниться в могуществе с Отцом нашим Небесным! Все ли видят этих двоих, которые его волей превозмогли хворь, насланную врагом рода человеческого? Кто видел, расскажите соседям, понесите светлую весть дальше! Есть спасение! Есть выход!
Сивый с ухмылкой наблюдал за рукоделами, что спорили совсем недавно на его счёт. Каменотёс взирал на всё молча, изредка плевался под ноги в сердцах, остальные четверо, как впрочем и добрая половина площадного люда, горячо поддакивали, одобрительно гудели, кивали, соглашаясь.
— Силён, паскуда сивая, а против бога не попрёшь!
— Соберёмся и сами попрём гадину! Князь, гони Безрода!
— Под суд, поганца!
— Отец Небесный… Скажите пожалуйста! Это ж навроде нашего Ратника что ли?
— Тьфу, дураки! Смотреть на вас тошно! Телята! Вас ведут, хворостиной гонят, а вы хвостами трясёте, да вперед палки бежите!
— Я уже было отчаялся…В горячечных видениях уже видел перед собой мерзкую рожу с рубцами, так и ждущую моей погибели, — на выжившего счастливчика страшно было смотреть — так живописен и леденящ был испуг на его лице, что гончар около Безрода горестно покачал головой, приговаривая: «Настрадался бедолага». — Но само высшее проведение сделало так, чтобы рядом оказались эти три мудреца, и с их помощью мы с Небесным Отцом нашли друг друга…
— Дня три учил? — Сивый усмехнулся в бороду, — «горячечные видения… высшее провидение…»
— Правильно ведь говорит! — гончар, накрученный сладкими речами до предела, возбужденно пихнул Безрода в бок и сделал попытку найти его глаза — Сивому пришлось согнуться и «закашляться». — Жги сердешный! Руби правду-матку!
— Разве могут остаться какие-то сомнения в том, что Отец наш Небесный любит нас и думает о нас? — вопрошал первый мудрец и водил по разгорячённой толпе чёрным оком, живым умом заточенным до кинжальной остроты.
— Вы представить не можете, какое облегчение наступает, когда находишь дорогу к спасению! — соловьём заливался второй выживший, колотя себя в грудь кулаком. — Заново начать жить, это как… как… как с бабы скатиться!