Gedzerath - Рождение легиона
Как выяснилось, неприятные ощущения, терзавшие мою многострадальную поясницу, были сущей ерундой по сравнению с начавшимися схватками. Вначале короткие, по несколько секунд, они ощущались как непроизвольные подергивания враз окаменевшего живота и были почти незаметны на фоне творившегося в воздухе бедлама, но уже в тиши стационара я ощутила на себе всю прелесть этих ощущений, рожденных подготовительными процессами, протекавшими в моем организме. Осматривавшая меня медсестра Тендерхарт огорошила меня заявлением о том, что это лишь цветочки, и мне придется подождать еще несколько часов, пока мое пузо, целых тринадцать месяцев только и делавшее, что лопавшее да доводившее меня своими размерами и придирками, наконец, соизволит раскачаться и приступить уже к самому важному делу в жизни любой кобылы.
К родам.
Конечно, лишь спустя какое-то время я осознала, как важно для меня было присутствие рядом любимого существа, поддерживающего меня в это ответственное и волнующее время. Сидевший в палате Графит взволнованно поглаживал меня по спине и только взволнованно кивал, периодически принимаясь метаться вслед за мной из угла в угол. Несмотря на советы сестры, ушедшей подготавливать для меня родовую, я не могла усидеть, и то начинала ворошить приготовленную для меня кровать, взбираясь на нее всеми четырьмя ногами и разгребая заботливо уложенные Грасс простыни, словно соломенную подстилку; то, бросив это дело, вновь начинала ходить от стены к стене, сердито сопя и глядя на окружающих круглыми и очень испуганными глазами. «Глядя на тебя, мне уже самому хочется родить» - прокомментировал данную ситуацию муж, за что удостоился двойного подзатыльника, от Бабули и Грасс, с беспокойством следивших за моим поведением. И если первая была эдаким добродушным островком спокойствия, шутившим с периодически заглядывавшим к нам доктором Стэйблом, то моя средняя сестра отчего-то решила включить режим мегеры и злобно шпыняла присевшего в уголке Графита, наконец сообразившего, что его присутствие лишь раздражает беспокойно бегающих по палате кобыл. Однако их короткие перепалки мне помогали, позволяя отвлечься от чувства страха, поднимавшегося откуда-то из глубины души, и только когда перед моими глазами предстала покрытая простынями каталка, на которой я должна была отправиться в малую операционную, спешно переделанную для этих целей в индивидуальный родблок, я наконец-то расплакалась, внезапно ощутив, кто все это время нагонял на меня этот непонятный, иррациональный страх.
Древний! Древний, Старый Дух – это все время был он, своими фантазиями и страхами нагоняя на меня те самые волны ужаса, о происхождении которых я не догадывалась до самого последнего момента. Лишь ложась на железную тележку, поскрипывавшую под свисавшими до пола плотными белыми простынями, я тихо заплакала, внезапно ощутив на загривке такую знакомую, такую желанную бесплотную руку, прижимавшую меня к невидимой груди. Мне захотелось заорать, вскочить и закружиться от странного облегчения, густо замешанного на непонятной обиде и желании настучать по репе этому древнему существу. Жеребцы, мужчины – все они были одинаковыми, и все они до колик и медвежьей болезни боялись предстоящего мне испытания, и осознание этого подействовало на меня если не умиротворяюще (попробуйте-ка побыть умиротворенной, когда ваш живот пытается слиться с вашей спиной!), то хотя бы подняло мне настроение настолько, чтобы вспомнить о приличиях и помахать сунувшимся ко мне родным, отправляясь на самый важный свой бой.
- «Анестезию?» - я отрицательно покачала головой. Я все должна была сделать сама. Не для этого ли меня выращивали милые принцессы? Хотя, вспоминая выражение их морд в тот миг, когда царственные сестры узнали о будущем прибавлении в их государстве пятнистых кобыл, вряд ли можно было бы назвать счастливыми или хотя бы вдохновленными. Нужно будет… Охххххх!
- «Милая, дыши! Дыши!» - протиснувшись вслед за мной в родблок, Графит свирепо щелкнул зубастой пастью на возмущенно зашипевшую на него Тендерхарт, и, присев рядом с каталкой, сам, без чьей-либо помощи, переложил меня на короткий и высокий стол, снабженный упорами для ног и забавной вырезкой у его края, под которой притаилась дополнительная выдвижная столешница – «Дыши, слышишь?! Уффф-фффуууу! Уффф-фффуууу!».
- «Милый, выйди!» - скомандовала я, ощущая, что легкие подергивания наконец сменились долгими, тянущими болями. Напрягшийся живот казался огромным камнем, отчего-то решившим покинуть приютившее его тело. Получив пару часов назад под хвост основательно прочистивший меня катетер, я сомневалась, что смогу теперь справиться с обуреваемым чем-то недобрым пузом, казалось, живущим теперь своей собственной жизнью. Увы, теперь мы с ним были в разных весовых категориях, и преимущество было явно не на моей стороне – «Я справлюсь… Саммммммм…. Сама!».
- «Нет, я должен быть с тобой! Все известные специалисты…».
- «Я СКАЗАЛА – ВОООООООООООООН!» - не сдержавшись, завопила я, стараясь не расплакаться от боли. Вот теперь стало по-настоящему больно, и мои ноги, свисавшие с края стола, непроизвольно дернулись, поджимая копыта, упиравшиеся во что-то мягкое и явно не мое... Пытавшийся было протестовать жеребец, опрометчиво подошедший как раз с этого края акушерского стола, вдруг охнул и, выгнув спину, точно испуганная кошка, тихонько просеменил к двери, выпучив глаза и хватая воздух широко открытым ртом, удостаиваясь насмешливого шепотка, пронесшегося по родблоку. Лежа на боку, я сжалась, пережидая очередную потугу, и впившись зубами в угол заботливо подложенной мне под голову подушки, испустила приглушенный тканью вопль. Кажется, начиналось самое тяжелое, и я нашла время, чтобы благодарно кивнуть Грасс, подошедшей ко мне с полотенцем, которым она принялась вытирать мое мгновенно взмокшее тело.
- «Так, Скраппи, шутки кончились. Теперь давай постараемся и родим уже на свет нашу проказницу или сорванца. Главное, не пугайся и делай все так, как скажет тебе доктор Стэйбл. Хорошо? Вот и отлично. А теперь – давай-ка потужимся… И еще… И еще…».
Что ж, теперь все зависело только от них – от пони, что окружали меня со всех сторон. Одетые в белоснежные робы, закрывавшие их от ушей до хвоста, врачи и медсестры, неистребимый запах антисептика и тихо пиликающий что-то прибор – все отошло на задний план. Осталась лишь я, да титанический труд, который мне предстояло проделать под руководством сестры, заботливо возившей мне по телу мгновенно промокшим, остро пахнущим конским потом полотенцем.
Сами роды я запомнила лишь обрывками. Туман постепенно заволакивал мне глаза молочной пеленой, в которой быстро терялись окружающие предметы, и только спокойный, сосредоточенный голос Кег не позволял мне сойти с ума от тяжелой, приступообразной боли, поселившейся в моем тазу. Казалось, что мне под хвост забивают огромное бревно, раздвигающее мои задние ноги и расшатывающее кости таза. Под конец, когда давление стало почти невыносимым, я вновь вцепилась зубами в подушку и громко, позорно разрыдалась, за что тут же поплатилась нахлынувшим ощущением надвинувшегося удушья. Лишь после обидного шлепка полотенцем по крупу, доставшегося мне от прикрикнувшей на меня Кег, я постаралась собраться и вновь принялась тужиться, старательно изображая из себя вакуумный насос, со свистом всасывая в себя порции воздуха в перерывах между потугами. В какой-то момент, мне показалось, что что-то внутри меня оборвалось, я дико вскрикнула… Но вслед за этим, до моих ушей донесся громкий, звонкий свист, почти заглушивший радостно вскрикнувшую что-то сестру. Свист повторился, затем нарос, становясь почти невыносимым, словно в родблоке включился терзающий уши, паровозный свисток. Наверное, это был какой-то сигнал от пиликающего неподалеку прибора, но сколько бы я не оглядывалась, сколько бы ни моргала глазами, белая пелена не отступала, оставляя меня недоумевать, почему крутившиеся вокруг медсестры не выключат эту, терзающую мои уши, ерунду. Неужели я так громко кричала, что они были рады слышать этот свист, порой, выходящий за грань возможного, превращаясь в натуральный ультразвук? Откинув голову на влажную и пахучую от впитавшегося в нее пота подушку, я была рада хотя бы небольшой возможности отдохнуть от боли. Живот притих, но в глубине его все еще сохранялось какое-то напряжение…
