Михаил Белозеров - Нашествие арабуру
— Нам нужно отправить к Трем Старцам человека. У Старцев появилась новость, которую они не могут доверить голубям.
— Кого? — спросил Акинобу и оглядел собравшихся.
— Я пойду! — вскочил Баттусай.
— И я тоже! — вскочил Натабура.
Афра живо последовал их примеру и навострил уши. Он узнал знакомые слова: «пойду» и тут же стал проситься в путь. Ему было все равно, куда бежать и зачем — лишь бы с любимым хозяином.
— Не знаю… не знаю… — опустил взгляд Абэ-но Сэймэй. — Все дороги перекрыты. Вам не пройти.
— Мы пойдем горами! — воскликнул Натабура.
— Вы будете идти две луны. К этому времени ваш поступок потеряет всякий смысл.
— Значит, в течение двух лун все случится? — догадался Баттусай и во все глаза посмотрел на Абэ-но Сэймэй, ища подтверждение собственным выводам.
Абэ-но Сэймэй засмеялся, и от уголков его глаз побежали морщины, а вор рту обнажились желтые зубы.
— Ха-ха-ха… Какие вы быстрые. Все чего-то ждут. Я тоже, — признался он и процитировал: «Армия не может быть собрана без необходимости».
— Но ведь все готово? — спросил Акинобу, хотя, конечно, знал ответ.
— Да, все готово. Мы вырастили столько, как ее? — сказала Гёки.
— Опунции… — подсказал Акинобу.
— Да, опунции. Новые хозяева только рады. Правда, они не стали от этого ласковей.
— Значит, надо что-то придумать, — произнес Гэндзабуро. — Что-то необычное.
— Правильно, — согласился Абэ-но Сэймэй. — Но что именно? У меня сегодня в голову ничего не лезет.
— Я тоже хочу пойти, — внезапно проснулся Зерок.
— Тебя-то сразу приметят, — сказал Акинобу.
— Это точно! — согласился с ним Абэ-но Сэймэй.
— А если побежит стая? — невинно спросил Зерок и в подтверждение встряхнулся, как большая-большая собака.
— Какая стая? — спросил Абэ-но Сэймэй и внимательно посмотрел на Зерока.
— Волчья.
— Где мы возьмем волков? — удивился Баттусай.
— А какой смысл? — вмешался Акинобу.
— А я хочу деда найти… — тихо произнес Митиёри, но его никто не услышал.
— Волки — это выход! — глубокомысленно сказал Гёки.
— Никто ничего не поймет, — согласился капитан Го-Данго.
— Стоп, стоп, стоп! — остановил восклицания Абэ-но Сэймэй и когда все смолкли, спросил у Зерока: — Говори, что задумал?
— Как вы заметили, я могу быть и человеком, и собакой.
— Ну да… — осторожно согласились все, — песиголовцем, одним словом.
— Так вот, любого из вас я могу сделать песиголовцем.
— Кими мо, ками дзо! — только и произнес Натабура.
Он не думал, что песиголовцы наделены колдовской силой.
— Как? — удивился Абэ-но Сэймэй, и с опаской посмотрел на Зерока. — Предупреждать надо!
Зерок жалобно шмыгнул носом.
— Ладно, говори, — пожалел его Натабура.
— Дух во мне такой… — тоскливо начал Зерок, — бродит… Я могу вдохнуть его в любого человека. Конечно, на время, пока он не выветрится. Человек днем будет человеком, а ночью — песиголовцем.
— В смысле? — переспросил Натабура.
— В смысле, дух луны действует.
— Ага… — что-то понял Абэ-но Сэймэй. — А днем будете отсиживаться.
— Отсидимся, — заверил его Зерок. — Я это умею, — и с тихим обожанием посмотрел на Натабуру.
Он уже выбрал его в качестве вожака.
— А ведь верно, — заметил Гёки. — Арабуру отменили закон «О пяти людях». Теперь через сэкисё пропускают по два человека за одну стражу, но кто обратит внимание на волков?
— Никто, — согласился Натабура. — Тем более что этих волков теперь расплодилось видимо невидимо.
Ему уже не терпелось куда-то бежать. Засиделся он в этом городе. Послушаем мудрые речи Старцев, подумал он, чем не дело?
— Решено, — сказал Акинобу, — пойдут Натабура и Зерок.
— И он, — показал Натабура на Афра.
— И-и-и… он, — легко согласился Абэ-но Сэймэй.
Афра подпрыгнул от радости и лизнул Натабуру в губы.
— А вот теперь я вам расскажу, как попасть в долину Проклятых самураев, — сказал Гёки. — Это и есть самое главное, что вам предстоит совершить. Все остальные опасности сущая ерунда.
После этого все узнали, что долина потому и называется проклятой, что не всем дается. А проклятой она стала называться после того, как в ней прятались последние заговорщики против регента Ходзё Дога.
* * *Еще не легли росы на травы, когда из города выскочила волчья стая и понеслась по дороге, поднимая за собой клубы горячей пыли.
— Ату их! Ату! — кричали вдогонку стражники на мосту Бедо, бряцая оружием. Они даже схватились было за луки, но глазом не успели моргнуть, как стая растворилась за поворотом в сумерках наступающей ночи.
Стражникам было скучно и грустно. Весь день они торчали в жаре и в пыли, заворачивая крестьян в их деревни, а горожан — в их город. Пропускали только тех, кто вез краску в бочках, да зеленщиков с мясниками, которые по привычке тащили свои товары в столицу Мира. А здесь то ли псы, то ли волки! Было чем развлечься.
— Ату их! Ату! — кричали стражники и на всякий случай твердили охранительную молитву: «Наму Амида буцу! Наму Амида буцу!» — и помахивали нагинатами. А некоторые даже хватались за амулеты и талисманы. Увидеть живого волка считалось плохой приметой. А таких наглых — тем более. Должно быть, это духи, думали стражники и неистово молились.
Песиголовцы оскалились и прибавили хода — у страха глаза велики, сами боялись. Только вряд ли кто-то мог распознать в них врагов империи арабуру.
Натабура и не представлял, что в волчьем обличье можно бегать так быстро. Казалось, прошло мгновение, а они миновали предместье, низину Гахиэ и рысью стлались вдоль реки Каная — только ветер свистел в ушах. На мосты соваться было так же бессмысленно, как пытаться пролезть в бутылочное горлышко. К ночи их перекрыл ябурай[159], а еще стражники выпустили маленьких лохматых собачек, которые, почуяв волков, истерически заливались лаем вслед, трусливо поджимая хвосты, да и сами стражники в этот момент чувствовали себя неуютно и настороженно таращились в непроглядную темноту, которая начиналась как раз там, где кончался свет фонарей. Но больше всего стражники боялись хонки, поэтому запирались в казармы и дрожали от страха до рассвета.
Потом взошла луна, и волки увидели. Мерцала река на перекатах, серебрилась листва тополей, тревожно шурша от ночного ветра, и там, где противоположный берег тонул во мраке, хищно блеснули глаза.
— Ты заметил? — спросил Натабура и остановился.
На всякий случай он потрогал кусанаги, годзука же тотчас сделал теплым, словно напоминая: «Я здесь! Я здесь! И никуда не денусь!»
