Майкл Муркок - Месть Розы
Роза поскакала к своим товарищам, крикнув ему:
– Узнай, Гейнор Проклятый: то, чего ты страшишься больше всего, и ждет тебя после этого дня. Это я тебе обещаю.
В смехе, которым ответил Гейнор, не было ни грана веселости, одна лишь угроза.
– Нет такого наказания, которого я бы боялся, моя госпожа. Разве ты этого еще не знаешь? Поскольку роскошь смерти мне не разрешена, то я сам ищу ее, увлекая за собой миллионы. Каждая смерть, причиной которой я становлюсь, утешает меня на мгновение. Вместо меня умрешь ты. Вместо меня умрете все вы. Умрете ради меня. – Голос его ласкал, слова его, словно улещивающая длань персонифицированного зла, любовно гладили ее спину. – Ради меня, госпожа.
Заняв свое место рядом с другими, Роза спокойным взглядом уставилась на шлем Гейнора, который испускал огонь и дым от мириад чувств, мучивших Проклятого принца. Роза сказала ему:
– Никто из нас не умрет, принц Гейнор. И уж никак не умрет ради тебя.
– Ах вы, мои заменители в смерти! – воскликнул Гейнор, рассмеявшись еще раз. – Мои жертвы! Идите навстречу своей окончательной смерти! Идите! Вы не понимаете, что я ваш благодетель!
Шестерка – с Элриком и Розой чуть впереди – уже скакала по мерцающему, звенящему лесу. Они держали свои мечи наготове, их гнедые среброгривые кони, выращенные в далекие века для войны и перенесенные сюда из некоего варварского царства сестрами, неслись вперед в предвкушении битвы. Их тяжелые упряжи бряцали в унисон с ломающимися ветвями кристаллических деревьев, их огромные головы нетерпеливо кивали, их ноздри раздувались, чуя запах крови, которая должна пролиться, они закатывали глаза, предчувствуя битву – ведь для этого-то они и были созданы и жили в полной мере лишь в самой гуще жестокой бойни.
Элрик с удовольствием ощущал под собой такого выращенного для войн жеребца, он понимал безумное упоение этих коней битвой. Он тоже знал эту ни на что не похожую радость, когда все твои чувства напряжены, когда ты весь – один сплошной нерв, когда жизны представляется тебе желанной, а смерть – ужасающей, как никогда. Но в то же время он знал, что нельзя идти на поводу у этого ложного чувства, если не хочешь потерять себя в бездумном кровопролитии. Уже не в первый раз спрашивал он себя: неужели его судьба в том и состоит, чтобы выискивать такие вот сражения, словно и он, как и их кони, был специально выращен для такой судьбы? Хотя он и ненавидел захватывающие ощущения битвы, но с готовностью предавался им и, как только первые существа Хаоса оказались в пределах досягаемости его меча, отдался этому чувству.
Уэлдрейк, наблюдавший за происходящим с балкона, видел, как шестерка наступает на силы Хаоса, и ему показалось, что сейчас эти храбрецы будут уничтожены. Уже одного размера этих порождений Хаоса, их массы и чудовищной силы было достаточно, чтобы за мгновения раздавить шестерых бойцов.
Громадный столб колеблющегося света озарил всадников, которые сошлись с огромными чудищами, неумолимо надвигавшимися по мерцающему лесу. Уэлдрейк видел, как шесть клинков засверкали среди этой неуклюжей массы тел, конечностей, разверстых пастей. По темному сиянию он узнал Буревестника, два меча испускали обычный металлический блеск, один светился беловатым цветом слоновой кости, еще один сероватым – гранита, третий теплым светом древнего золота. Ослепленный мерцанием кристаллического леса, Уэлдрейк потерял на некоторое время мечи из виду, а когда зрение вернулось к нему, был поражен увиденным.
Четыре монстра агонизировали на сверкающих кристаллах, они с ревом перекатывались на спинах, давя паланкины.
Уэлдрейк увидел возбужденную фигуру Гейнора – этот разгневанный живой металл ринулся в гущу своей армии, чтобы оседлать там другую подобную тварь. Он в своей руке, облаченной в боевую рукавицу, держал меч, излучавший черное и желтое сияние. Этот клинок, казалось, метался между измерениями, хотя Проклятый и держал его крепко.
И тогда Уэлдрейк догадался, что не только три сестры плели великую руну и прибегали к другому могущественному колдовству, – меч в руке Гейнора был не похож ни на одно оружие, каким Проклятый владел прежде.
Повсюду чудища Хаоса падали перед узкой полосой света, которая врезалась в их ряды и косила их, как коса – пшеницу.
Элрик прикрыл глаза ладонью, чтобы видеть сквозь ослепляющие многоцветные лучи, испускаемые кристаллами и каким-то ужасным образом отражающие всю красоту мультивселенной. Он рубил своим огромным черным мечом направо и налево, встречая лишь слабое сопротивление, – изголодавшийся Буревестник с легкостью брал жизни и души этих чудовищных полузверей, которые прежде, до того как продали свои несчастные жизни Хаосу, были мужчинами и женщинами.
В этой резне не было удовлетворения, хотя сам факт сражения и приносил ему радостное чувство. Каждый из тех, кто сражался рядом с Элриком, понимал, что если бы не случай и не их твердость в достижении цели, то и они могли бы оказаться в этой армии проклятых душ – ведь Хаос не тот хозяин, которого с радостью сами выбирают себе смертные.
Но они должны были убивать, потому что иначе пали бы сами. Или стали бы свидетелями того, как целое царство погибло бы, покоренное Хаосом, который покорял мир за миром, чтобы окончательно и повсеместно утвердить свою победу.
С изяществом танцоров, с точностью хирургов, с печалью во взглядах три сестры, эти убийцы против воли, присоединились к сражению с теми, кто уже уничтожил большую часть их соплеменников.
Чарион Пфатт спешилась – ей показалось, что ее конь слишком медлителен, – и теперь носилась между чудовищами Хаоса, поражая их своим мечом в самые уязвимые места. Ее мистические способности позволяли ей предвидеть нападение и избегать опасности. Ее движения, как и движения сестер, были экономны и эффективны, и удовольствия от убийства она не получала.
Только Роза разделяла частично радость Элрика, потому что она, как и он, была воспитана для битвы – хотя ее враги и не походили на тех, с которыми сражался Элрик. Быстрый Шип поражал незащищенные органы ее противников, этих полулюдей, а быстрота и точность были основными защитниками Розы. Она направляла своего гнедого среброгривого коня в самую гущу армии Хаоса и так точно поражала цель, что монстры валились один на другого, суча в агонии тяжелыми лапами и таким образом убивая больше себе подобных, чем убивал противник.
С губ Элрика срывалась безумная боевая песня его предков. Он двигался за Розой в самый центр вражеской армии, а меч подпитывал его энергией, которой сам напитался уже сверх всякой меры, и скоро глаза Элрика горели почти так же, как глаза Гейнора, отчего казалось, будто альбиноса сжигает адское пламя.
