Хаген Альварсон - Девятый Замок
— Ты был излишне груб, — упрекнул ингмастера Хальгерд, — может, стоило подумать? Они могли бы потолковать со Свенди…
Гельмир думал. Ровно миг.
— Сам знаешь, — молвил тихо, — только раб дерётся чужим мечом…
Но голос его дал трещину.
6
— Доброго дня, мастер Тидрек. Не делай глупостей, и никто не пострадает. В конце концов — мы же старые друзья, не так ли?..
— Дейрах сын Кеараха, — Тидрек не был удивлён, застав у себя в доме старых знакомцев, но и радости не испытывал. — Немного толку размазывать овсянку по столу. Мне думается, вы не слишком-то скучали по Хильдарсону, пока не пришла нужда.
— Скажи мне, мастер, — ласково прошептала Аллиэ, — каково твоё самое сокровенное желание?
Он посмотрел ей в насмешливые мерцающие глаза… и потянулся за клевцом. Пылающие обломки мира падали сквозь него, оставляя лишь ненависть и пепел. Они всё знали о нём и Ласточке, они ведали самое глубокое стремление его сердца, и у них достанет яду — отравить родник любви.
Внезапно она с криком отскочила:
— Эй, да он жжётся!
Тидрек ничего не понял, но злорадно усмехнулся.
Дейрах махнул рукой на идол.
— Гельмир — великий умелец, верно?
— Лучший из живущих ныне, — кивнул Тидрек, подозрительно хмурясь.
— Надо полагать, ты ему предан?
— Что за чушь ты несёшь! Я работаю у него, он мне платит…
— И поэтому он лучший?.. Отчего ты — именно у него?
— В одиночку уже давно никто не работает. А про Чёрную Чашу вы знаете…
— Зависть? — слабо улыбнулся Дейрах.
— Нет! — горячо, слишком горячо возразил Тидрек. — Не зависть! Честь! Легенда!
— Много огня и пара, — Аллиэ провела ногтем по лицу идола. — Гейзер страстей!
Дейрах молчал, скользя стекленеющим взглядом по хижине мастера, по его лицу, по его мыслям. Затем заговорил, тихо шелестя, как пыль на руинах храма:
— Легенда о мастере, что спас людей от жажды и безумия, о юноше, что выпил яду за свой народ… Нет, я не берусь судить, было ли всё так на самом деле. Но ты знаешь, Тидрек Хильдарсон, что Гельмир тех дней остался там, тогда, в холодном подвале Лунной Башни. Он остался в веках и сагах. Тот Златобородый, что отдает тебе распоряжения, совсем иной человек. Он зол и ущербен, как фальшивый гульден. Он пуст внутри, как этот идол, он давно уже пуст, и руки его не создали ничего за последние сто лет… а может, и больше. Он — дракон, что свернулся на золоте, он брызжет отравой и пламенем, и даже ты ненавидишь его за это…
— Хватит! — Тидрек схватил клевец и размахнулся. — Не твоё дело!
— Довольно, Дейрах, — резко бросила Аллиэ, — давай к делу.
Тот вздохнул и подставил голову под удар трости.
— Почуешь ложь в моих словах — бей.
Мастер пожал плечами, отложил клевец. Ему было стыдно за крик.
— Ни к чему. Говори с чем пришёл, не тяни козла за бороду.
— Я пришёл вернуть долг, по нраву тебе то иль нет. И тебе придется принять это, мастер-ювелир. Как я понимаю, тебе могут разрешить взять в жены одну милую птичку с далекого северного острова. Ведь ты мастер, а коли станешь ингмастером — прибудет весу в твоих словах…
— Что с того, — пробурчал Хильдарсон, — если родичи Тиримо не позволят ей? Им, смею уверить, глубоко безразлично, мастер я или ингмастер. Будь я даже ярлом, даже конунгом сольфов — для них я всегда буду мерзким бородатым карликом, отвратным червём из кишок Имира…
— Это не совсем так, — загадочно улыбнулся Дейрах. — Коль скоро ты добудешь славу чародея, белые альвы могут и поменять своё мнение. С волшебниками и удачливыми людьми они считаются…
Тидрек окаменел. Словно в его хребет вросла Мировая Гора.
— Продолжай, — прошептал он глухо.
— Ты сделаешь так, чтобы Гельмир не смог быть ингмастером — мы укажем, как. Мы же поможем тебе стать главой артели. Ты отдашь нам Свартискёлле: она — часть имущества мастерской, ибо стоит на алтаре Предков.
— Конечно же, — ласково добавила Аллиэ, — тебя возненавидят твои сородичи, и мастерской ты не долго будешь управлять. Но о тебе пойдет молва в кругах мудрых людей, рано или поздно слава твоя достигнет Альстея. А мы походатайствуем о тебе перед нужными людьми. Решишься ступить на лезвие ножа?
Тидрек молчал. Ему слабо верилось, что эти двое могут просить за него перед родичами Тиримо. Уж коль скоро на них нешуточно ополчились друиды… С другой стороны, Тидрек мало знал о делах мудрецов.
— Как я должен устранить Гельмира? — тихо, покорно спросил он.
Маги с улыбкой переглянулись:
— Чёрный сейд.
Идол Гельмира Златобородого сурово и гневно смотрел на Тидрека лазуритами глаз.
* * *
Сейд — колдовство, проклятие, обряд. Тому, кто желает совершить сейд, мало знать руны и их сочетания, мало уметь их резать и окрашивать. Надо уметь вложить себя в обряд, свой огонь и лёд, оторвать кусок своего сердца. Не каждого на это хватит. Ибо сердца измельчали в сей век.
Мастер Тидрек долго не мог приступить. Он сидел перед Гельмиром и молча смотрел ему в глаза. Грозный каменный взор в сумерках обрёл отсвет торжественной печали. Затем солнце скрылось, и зеркала утратили багровый жар заката, и мир затопила тьма. Но и во тьме угрожающе блестели очи истукана.
Конечно, Тидрек ненавидел Гельмира. Ненавидел его за мелочность, за подлость, за обман. За разбитую мечту. За его мудрость и прозорливость, чистые и холодные, как высокогорный лёд. За его великое, чарующее мастерство, коего никому уж не достичь, и за то, что он отдал свой дар мраку времен, пыли и паутине. Он завидовал Гельмиру лютой, ядовитой завистью, что травит вернее мышьяка…
Но — была легенда, и был чёрный бриллиант на дне Свартискёлле, и спасенные соплеменники. И буря ненависти затихала, и не поднималась рука с ритуальным ножом.
Как знать, долго бы ещё сидел во тьме Хильдарсон, если б не два воспоминания, накрывшие его волнами.
"Любить кошмар — выше сил человека", — сказал он о Тиримо.
"Невелика потеря! Бездарью больше, бездарью меньше — кто заметит?" — бросил презрительно о гибели Оке Аспаксона.
Злыми, яростными стали глаза мастера. За себя обидно не было уже давно — но за близких он был готов убивать. И убивал. Мёртвый Кетиль Бьяркисон мог бы это подтвердить. Тидрек чувствовал, что слепнет от гнева и теряет волю, становясь орудием чужаков, и отрубленная голова финнгалка смеётся над ним. Но он был слишком слаб, чтобы простить Златобородому презрение.
И тогда он — мастер, слепой и раб — со скорбной улыбкой на бледном лице совершил чёрный сейд.
