Сергей Волков - Пастыри. Четвертый поход
Итог подвели на следующий день, и был он страшен.
Сорок семь убитых, две с лишним сотни покалеченных… По городу ездили машины скорой помощи, милицейские уазики и просто мобилизованные по разным предприятиям грузовики, собирая трупы и воющих от боли, окровавленных, изувеченных людей.
Одновременно пострадала и техника. Ночью сами собой перегорели все пробки и предохранители, электричество отключилось по всему городу. Вышли из строя компьютеры и кассовые аппараты в магазинах. Впрочем, большинству из них утром не понадобились кассы — жаждущая справедливости толпа ночью разгромила большинство торговых точек Средневолжска.
Потрясенные жители, когда рассвело, в шоковом состоянии взирали на дело рук своих. Фраза «Что ж я сделал-то?!» стала культовой. Смертельно напуганные милицейские чины и отцы города, забаррикадировавшись в здании ОВД, никак не могли принять решение — начать ли массовые репрессии или постараться замести следы «Ночи кухонных ножей»? В итоге временное помешательство средневолжцев было объявлено «происками деструктивных сил, связанных с международным терроризмом и совершивших попытку захвата власти в городе». Именно такая формулировка ушла наверх и попала потом в СМИ.
И долго еще, несколько месяцев Средневолжск считался среди соседних городов и поселков образцом целомудрия, воздержания и честности. Впрочем, это было уже много позже, а той ночью средневолжцы азартно вымещали друг на друге все накопившееся в их душах, используя для восстановления справедливости самый простой и проверенный способ — физическое воздействие.
Занятые этими важными делами, они не обратили никакого внимания, на то, что через темный, охваченный безумием город промчался желтый джип, несущийся с такой скоростью, словно он участвовал в гонках «Формулы-1»…
* * *Яна очнулась от боли. Тупая, ноющая, она концентрировалась где-то в области затылка. Открыв глаза, девушка огляделась. Если учесть, что последнее, что помнила Яна, — приставленный к ее щеке ствол пистолета, сильные руки Рыкова, сжимающие ее, растерянный Илья, топчущиеся рядом с ним рыбаки, свет фонаря, снег и темнота за границей светового круга, а потом вспышка, удар, — то место, в котором она находилась, выглядело более чем странно.
Коваленкова лежала на узкой откидной кровати в небольшой комнате, здорово напоминающей корабельную каюту. Полукруглый потолок, овальный иллюминатор, закрытый пластиковой шторкой, мягкая серая обивка стен, маленький столик в углу. Из общего спартанского стиля не выбивалась и картинка на стене — черно-белый рисунок, изображавший спиралевидную татлинскую башню, сталинскую высотку и огромный дирижабль, пролетающий на заднем фоне. На узкой раме белела табличка: «А. Андреев. Тоталитарная готика».
Яна приподнялась на локте, потрогала рукой затылок — под волосами вздулась огромная шишка. На подушке обнаружилась резиновая грелка, набитая льдом. Без нее боль наверняка была бы куда сильнее.
«Да где я? — в который раз задала себе вопрос девушка. — Судя по всему, Рыкова все же нейтрализовали. Но в процессе меня чем-то зацепило. И теперь я — потенциальный клиент больнички, куда меня и везут… Но на чем? На корабле? Зимой? Волга же замерзшая! Может, это ледокол? И вообще — где Привалов? Почему он не сидит рядом?»
Тут Янины мысли пошли по традиционной женской дорожке: «Раз не сидит — значит, не может. А почему не может? Потому что… Потому что его тоже… зацепило? Сильно? А вдруг вообще…»
Стиснув зубы, Коваленкова запретила себе думать об Илье. Попусту расстраивать себя, не владея информацией, — это бессмысленно. Яна встала, на всякий случай держась рукой за шершавую, мягкую стену, и прислушалась.
Вокруг было практически тихо, но где-то далеко-далеко угадывалось ровное и мощное гудение. На шум корабельной машины это гудение походила слабо, зато…
«Зато это очень похоже на шум пролетающего вдалеке самолета», — решила Яна.
Неожиданно пол под ее ногами чуть качнулся, а потом все тело на несколько мгновений налилось тяжестью, как при подъеме в скоростном лифте.
— Мамочки! — вслух произнесла Коваленкова. — А ведь и впрямь самолет! Или…
Что «или» — она сказать не успела. Дверь бесшумно открылась, и на пороге возник одетый в парадную офицерскую форму с полковничьими погонами Рыков.
— Очнулись? Ну, слава Богу! Вы уж простите меня, Яночка, что пришлось прибегнуть к столь крайней мере… — улыбаясь как ни в чем не бывало, мягко проговорил он.
Коваленкова от растерянности буквально потеряла дар речи, таращась на экстравагантного депутата. Наконец она собралась с мыслями и спросила:
— Куда вы меня везете?
— В Москву, Яночка! Мы с вами путешествуем в столицу нашей Родины. Вот только залетим по дороге в одно место, тут недалеко — и прямиком в Первопрестольную… Чайку не желаете? — Рыков, казалось, лучился от вежливости и желания угодить.
— Где Илья? Что с ним?
— А ничего с ним, — чуть поскучнел Рыков, — остался рыбку ловить. Пусть отдыхает, так ведь?
— Не так! — взвилась Яна и металлическим голосом принялась чеканить: — Я не знаю, что это за самолет, но вы совершили нападение с применением оружия на сотрудника органов внутренних дел…
— Ну-ну-ну… — улыбка Рыкова стала еще шире, — такая симпатичная, серьезная девушка, а опускаетесь до лжи. Нехорошо! Вы ведь уволились из органов, не так ли?
— Сергей Павлович! Выходим на цель! Возможны проблемы по метеоусловиям, — прогремел по внутренней трансляции обезличенный, мертвый голос.
— Простите, Яночка, дела! — развел руками депутат. — Мы с вами продолжим эту увлекательную беседу чуть позже, договорились?
И прежде чем Коваленкова успела шагнуть вперед, Рыков захлопнул дверь, оставив ее одну.
Яна со всей накопившейся злостью пнула серую, в тон стен дверь, которая, впрочем, даже не шелохнулась, и, закусив губку, села на кровать…
Вроде положено было в такой ситуации забиться в рыданиях, истерично вскрикивая и колотя кулачками по подушке, но бывший лейтенант уголовного розыска Яна Коваленкова как-то забыла про это. В ее украшенной челкой спереди и шишкой сзади головке вызревал план освобождения.
«Троллер», ровно ревя новым мотором, стрелой летел по заснеженной дороге.
Илья плакал и ничего не мог с этим поделать. Слезы, вызванные осознанием того, что он бессилен изменить что-либо, сами собой текли из его глаз, застилая все вокруг серой, мглистой пеленой. Он не уберег девушку, которую любит, он не сумел помешать отморозку со съехавшей крышей, испоганившему климат на планете, похитить ее. Из-за него погиб Дрозд, человек, спасший Илью, погиб Киргиз, Толяныч, Олег Потапов и, наверное, еще кто-то из рыбаков… А вмешательство Удбурда только подлило масла в огонь.
