Александр Данковский - Папа волшебницы
Сквозь шепот интонации разобрать непросто, но мне показалось, что говорил он то ли злобно, то ли презрительно. Видать, достали мы его чем-то. Опять-таки, это многозначительное "ты", адресованное только Дрику.
Продолжать дискуссию в подобном окружении не было смысла, так что пришлось повернуться на бочок и попытаться уснуть.
Удалось довольно быстро, несмотря на сырость и прочие радости. Правда, к утру заработала полный нос соплей.
Глава 12. Эпоха географических открытий
— Стой!!!! — окрик прозвучал столь властно, что я сперва ударил по тормозам, а потом только начал думать. Естественно, велосипед тут же повело, удержать я его не сумел. Хорошо хоть соскочить успел и придержал машину за руль. Иначе впечаталась бы она всеми своими пятьюдесятью килограммами в ближайший ствол. А так — только на бок легла, извозив в грязи рюкзак и рукоять руля. По закону падающего бутерброда, внизу оказалась правая сторона, то есть та, где цепь и переключатели. Пострадай они — фиг знает, как чинить в этих замечательных условиях. К счастью, набитые битком переметные сумы сыграли роль защиты, так что обошлось.
Все это я додумывал, лежа рядышком с велосипедом и ожидая какой-нибудь пакости вроде стрелы в мягкое место. Сайни зря паниковать, а уж тем более, орать не станет. Обошлось без стрелы.
После приснопамятной встречи с лесными молодцами путешествие шло на удивление гладко. Наутро мы по моему настоянию выдерлись на гривку, разделяющую два оврага. По-моему, Лелек пошел на это, только чтобы утереть мне нос — мол, раз так настаиваешь на том, чтобы в гору переть — убедись, что зря. Однако наверху оказалась вполне проходимая территория. Не тропа, конечно, но проехать вполне можно. Лес лиственный, но вроде сосняка — в том смысле, что внизу ни густого подлеска, ни даже травы. Только многолетний сырой опад, под которым похрустывали сброшенные когда-то сучья. Пружинящая такая подстилка, вроде матраца. Ехать можно, хотя и медленно, как по мокрому песку. Да и траектория выходит весьма далекая не только от прямой, но от любой привычной по урокам математики линии. Однако все лучше, чем на себе тащить груз по оврагу.
Тихо так, благолепно. И стволы могучие, словно колонны в храме. Да еще кора гладкая и серая, как у буков на Южном Кавказе — ну полное впечатление каменных столбов. Ни ветерка, ни птичьего чириканья. Из всех звуков — только шелест и похрустывание под колесами. Разговаривать и вообще нарушать тишину не хотелось. Тем более, что нажимать на педали приходилось вполне по-взрослому. Тем неожиданнее была команда Сайни, бросившая меня на землю не хуже тумака.
— Вставай-вставай, только на месте оставайся.
— Что опять за гадость нам встретилась?
— Да обыкновенная в этих местах гадость. Гриб-колючка.
— Расскажи темному дикарю, что это.
Вместо рассказа Сайни с натугой выворотил из смеси земли и полуперепревших листьев здоровенный сук, тоже уже гнилой, источенный червями и древоточцами. Даже не сук, а, скорее, небольшое бревнышко, корявенькое и явно увесистое. Примерился, крутанул не только обеими руками, но и всем корпусом — и махом швырнул естественный снаряд вперед, аккурат туда, куда я так и не доехал. Рухнув с глухим шмяком, деревяха развалилась натрое. И в ту же секунду из земли навстречу ей рванулось белесое копье длиной в добрый метр и толщиной в два пальца. Да еще, вылетев на максимальную высоту, мгновенно отрастило боковые колючки, став похожим то ли на рыбью кость, то ли на гарпун. Постояло, покачалось, как колосок под ветром, и стало медленно втягиваться обратно в землю, убирая боковые крючья.
Кажется, мое высказывание по этому поводу не стоит публиковать в приличной литературе. Сайни понял без перевода.
— Согласен, довольно неприятное, но зато весьма своеобразное создание, — тоном университетского профессора выдал он. — Оно так кушает. Пройдет по тропке какое-нибудь животное — и готово дело. Лежит, бедное, поставляет питательные вещества. Наши ребята говорили, что колючка может даже птиц в полете бить, если низко летят, но я в это не верю. Все же грибом его не зря назвали. А грибы видеть не умеют. Вон, гляди, его основное тело.
Он долго тыкал пальцем куда-то вперед и влево, потом, отчаявшись, снял с багажника арбалет. Я думал, сейчас куда-то стрельнет, но вместо этого он только навел оружие, пристроив его на руль, и подозвал меня, чтобы я глянул вдоль линии прицеливания. Действительно, там, впереди, чуть ли не в ста метрах, виднелся над поверхностью листвяного холмика совершенно невзрачный бугор, вроде бы кожистый, зеленовато-бурый, размером не более баскетбольного мяча.
— И как ты его углядел?! — я все еще не мог прийти в себя.
— А я не его. Я следы его трапез.
Всего лишь с четвертой попытки я разглядел черепа каких-то животных — сперва один, а потом другой.
— Точно неизвестно, — продолжал лекцию Сайни — то ли он ест жертвы по-настоящему, то ли питается продуктами гниения плоти. Но кости каким-то образом исчезают. Иначе зверье живо бы научилось обходить места, усыпанные скелетами своих не столь удачных собратьев. Череп, как известно, самая прочная кость, поэтому и рассасывается дольше. Вон то — он ткнул в левую костяную коробочку — остатки лесного баранчика.
Присмотревшись, я увидел небольшие, чуть загнутые рожки. До настоящих бараньих им было далеко, а то бы сразу разглядел.
— А вон тот, справа, при жизни был шейни.
Шейни — это, как я уже знал, особый местный зверек, похожий на поджарого медведя примерно с овчарку величиной.
— Они никогда не будут ходить по одним и тем же тропам, даже к водопою. А уж умирать в одних и тех же местах… Конечно, их бы обоих мог задрать кто покрупнее — волк, медведь, пума…. Только черепа при этом целыми бы не остались. Мозг — он вкусный.
Все равно для меня оставалось загадкой, как это можно было ухватить одним взглядом, успеть сделать вывод, да еще команду дать. А как представил, что было бы, если бы Сайни помешкал или я бы не послушался — меня аж всего передернуло.
— Да, гостеприимный у вас лесочек, — брякнул я, чтобы скрыть мандраж.
— Ничего, научишься по нему ходить, — утешил меня спутник, — меня тоже долго натаскивали.
— Этот гриб — тоже страж спокойствия ваших границ, плод выдающегося развития науки?
— Нет, вполне дикая местная пакость. Возможно, ее и изобрел в старозабытые времена какой-нибудь сбрендивший маг из тех, что здесь жили. Но непохоже. Растет он только здесь и еще в приграничных лесах на востоке. Наши умники пытались его приспособить к оборонительным целям — было дело. Но не вышло ничего. В других местах жить не хочет.
