Дэвид Геммел - Призраки грядущего
— Зачем тебе это, шаман? Только не говори мне, что хочешь уплатить долг: это не в надирском обычае. Что ты надеешься получить взамен?
— Какая тебе разница? — Аста смотрел на Чареоса холодным, непроницаемым взором.
— Я не люблю играть в чужие игры.
— Ну так знай: эта женщина мне не нужна. Берите ее себе — вы ведь этого хотите? Больше вам ничего не надо?
— Как будто так — но двое из тех, что идут со мной, лелеют какие-то тайные замыслы.
Аста засмеялся, и Чареоса пробрала дрожь от этих звуков.
— Ты про чиадзе? Он хочет убить Джунгир-хана, только и всего. Когда его час придет, он вас покинет. Теперь тебе придется считаться только с одним.
Чареос не удовлетворился этим, но промолчал. Аста-хан ему не нравился, и он знал, что шаман сказал ему не все. Тем не менее, слова не шли ему на ум. Старик смотрел на него немигающим взглядом, и Чареосу казалось, что тот читает его мысли.
— Ночью вы должны хорошо отдохнуть, — сказал Аста-хан, — а завтра мы выйдем на Тропу Душ. Путь будет нелегким, но мы пройдем, если удача и мужество будут сопутствовать нам.
— Я слышал об этой Тропе, — шепотом сказал Чареос. — Она пролегает между мирами, и там обитают злые духи. Зачем нам нужно идти по ней?
— Потому что в это самое время воевода Цудай едет сюда. К рассвету он будет в горах. Если вы предпочитаете сразиться с тремя сотнями человек...
— Трое наших уже погибли, и я не хочу терять еще и других.
— Увы, Чареос, — такова судьба Призраков Грядущего.
13
Бельцеру не спалось. Сколько ни закрывал он глаза в мерцающем свете факелов, перед ним все время вставали лица Финна, Маггрига и Окаса. Он повернулся на бок и открыл глаза. Топор стоял рядом с ним, прислоненный к стене, и он видел свое отражение в широких лезвиях.
Ты стал похож на отца, сказал себе Бельцер, вспомнив этого угрюмого крестьянина и его нескончаемую битву с бедностью. Вставал он до рассвета, ложился в полночь и день за днем вел свою безнадежную войну. Земля у них была каменистая, неплодородная, но отец как-то умудрялся прокормить Бельцера и пятерых его братьев. К тому времени, как Бельцеру исполнилось четырнадцать, трое братьев сбежали в город, ища более легкой жизни. Двое других вместе с матерью умерли во время красной чумы. Бельцер один работал бок о бок с упорным стариком, но однажды отец, идя за плугом, схватился за грудь и упал наземь. Бельцер, рубивший лес выше на горе, увидел это, бросил топор и побежал к нему, но старик уже умер.
Бельцер за всю жизнь не слышал от отца ни единого ласкового слова, а улыбку на его лице видел только раз, зимним вечером, когда тот напился.
Сын похоронил отца в его скудной земле и ушел, не оглянувшись ни разу.
О братьях Бельцер так больше и не слышал, словно их и на свете не было.
Мать его была молчаливой женщиной, крепкой и выносливой. Она тоже улыбалась редко, и теперь, задним числом, Бельцер понимал, что у нее и не было причин улыбаться. Он сидел рядом с ней, когда она умирала. Вечная усталость сошла с ее лица, и оно стало почти красивым.
Томимый тоской, Бельцер сел. Чареос спал у догорающего огня. Бельцер взял топор и пошел к выходу, чтобы взглянуть на звезды, почуять ночной ветер на лице.
Ему недоставало Финна. В ту ночь, когда надиры стащили лучника со стены, Бельцер прыгнул вслед за ним, рубя направо и налево. Он был изумлен, когда увидел с собой Чареоса и Маггрига. Бельцер взвалил Финна на спину и побежал к воротам.
Позже, когда Финн с перевязанной головой пришел в себя, Бельцер спросил его: «Ну как ты?» «Мне было бы куда лучше, если б ты не треснул меня башкой о воротный столб».
Хорошее было время, видят боги!
Приближаясь к выходу, Бельцер почувствовал ветер на лице — и замер...
В пещеру тихо вползали надирские воины. Они не заметили Бельцера, и он быстро отступил обратно, в темноту.
Он подумал о своих друзьях, мирно спящих в тридцати шагах отсюда. Сейчас надиры набросятся на них.
Но с ним, если он спрячется здесь, ничего не случится. Он будет жить. Откопает золото, которое зарыл около хижины Финна, и этого ему хватит на долгие годы.
Благие небеса, я не хочу умирать!
Он вышел навстречу надирам, и свет факела озарил его рыжую с проседью бороду, а топор блеснул багряным огнем.
— Надиры! — проревел он, и эхо прокатилось по пещере. Враги, обнажив мечи, ринулись к нему. Не приученный ждать, он поднял топор, издал боевой клич и сам устремился на них. Сталь просвистела в воздухе, и завопили первые раненые, а великан в узком проходе принялся крушить врага напропалую. Мечи надиров задевали его, но он не чувствовал боли. Топор сокрушил грудь очередного противника. Бельцер пошатнулся, но остался на ногах.
— Ну что, ребята? Хотите побывать на моей вершине? Хотите увидеть небо?
В него пустили стрелу. Он выставил вперед топор, и стрела отскочила, лишь слегка оцарапав ему висок. Надиры напали снова, но в узком туннеле помещались только трое зараз. Бельцер, взревев от гнева, взмахнул окровавленным топором. Погибли еще четверо, за ними еще трое, и надиры опять отошли назад.
Чареос, схватив меч, бросился в туннель, Гарокас и остальные — за ним.
Аста-хан заступил им дорогу. — Вы бессильны помочь ему! — прошипел он.
— Он мой друг, — ответил Чареос и хотел оттолкнуть шамана.
— Я знаю! — шепнул Аста. — Он для того и пошел на смерть, чтобы ты мог спастись. Не подводи же его. Он сломался бы, узнав, что ты тоже умер. Разве ты сам не понимаешь?
Чареос застонал. Он знал, что это правда, и не мог стерпеть горечи этого знания.
— Идите за мной! — велел Аста, исчезая во мраке Он провел путников во вторую пещеру, меньше первой, преклонил колени и воздел руки ладонями вверх. Он не произнес ни слова, но в пещере делалось все холоднее. Танаки, дрожа, прижалась к Киаллу, который запахнул ее в свой плащ. Мрак перед шаманом стал еще чернее.
— За мной, — скомандовал он, ступил в черный проем — и пропал...
Путники на миг приросли к месту. Затем Гарокас последовал за Астой, следом двинулись Чиен и дрожащий Оши.
— Теперь ты, — сказал Чареос Киаллу. Юноша посмотрел ему в глаза:
— Нет, Чареос. Мы пойдем вместе — или вместе останемся.
— Я не хочу, чтобы ты умирал, мальчик!
— Я сам не хочу — но шаман прав. Бельцер не захотел бы, чтобы ты оставался. Наше спасение — это его победа.
Слезы обожгли Чареосу глаза, и он бросился в черную дверь. Танаки и Киалл последовали за ним.
Тьма сомкнулась вокруг них.
Между тем силы Бельцера таяли. В животе у него торчал кинжал, кровь струилась из страшной раны на левом плече. Левая рука бессильно повисла вдоль туловища, и он знал, что сломана кость. Но правая, сжимающая топор, по-прежнему грозила надирам. Каменный пол стал скользким от крови, стоны умирающих эхом звучали вокруг.
