Абрахам Меррит - Лик в бездне
Послышался приглушенный гул голосов зрителей, слабые аплодисменты. Светило, на фоне которого виднелась голова Созидательницы снов, потускнело.
Когда оно начало пульсировать снова, на нем появилась голова мужчины. Глаза его, как и у женщины, были закрыты.
Снова понеслась мысль Созидателя снов.
Задрожал под ударами сотканный из лучей занавес. Грейдон увидел пустыню.
Ее пески начали светиться, шевелиться, вздыматься. Из пустоты сам себя воздвиг город, но не такой город, который когда-либо был порожден Землей. Огромные строения, чуждая, непонятная человеку архитектура. Город, населенный химерами.
Они были так отвратительны, что глаза Грейдона ощутили нечто вроде удара. Он зажмурился. Когда он открыл глаза, город исчез. Вместо него появился широкий ландшафт, освещенный двумя — шафрановым и зеленым — солнцами. Солнца с большой скоростью вращались друг возле друга.
При их смешанном свете были видны деревья. Их мясистые, напоминающие корчащихся змей ветви были облеплены огромными бесформенными цветами, обладавшими какой-то отвратительной красотой. Цветы раскрывались, из них выскакивали какие-то аморфные существа. Существа тут же выросли и превратились в ужасных, непристойного вида демонов. Они сражались друг с другом, мучили друг друга, спаривались.
Подавляя тошноту, Грейдон зажмурился.
Всплеск аплодисментов подсказал ему, что Созидатель снов закончил. Грейдон почувствовал глубокую ненависть к этим людям, находившим восхитительными те ужасы, которые он видел.
Теперь Созидатели снов следовали один за другими, и греза за грезой разворачивались на сплетенной из лучей паутине.
Некоторые зачаровали Грейдона, он смотрел, не в силах оторвать глаз.
От других он содрогался до глубины души и искал убежища в объятиях Кона.
Некоторые — их было немного — отличались превосходившей все на свете красотой: миры джиннов, вышедших прямо из “Тысячи и одной ночи”. Среди них — мир чистых красок, ненаселенный мир.
Краски сами из себя создавали гигантские симфонии, громадные гармонические последовательности, тот мир не вызывал большого одобрения мужчин и женщин, чье песнопение создавало интерлюдию в промежутках между грезами.
А были грезы — резня и жестокость, чертовщина, разврат и осквернение, чудовищные оргии, шабаш. Зрителей возбуждали лишь отвратительные фантазии, по сравнению с которыми самый черный ад Данте казался раем.
Грейдон услышал приглушенный шепот, его покрыл голос Ластру, высокомерный голос, вибрировавший от ликующего предвкушения.
На фоне серебряного светила появилась голова женщины. В красоте ее лица было что-то неприятное, какая-то еле уловимая порча, будто в жилах женщины струилась сладостная гниль. Когда ее голова растворилась в туманных очертаниях диска, Грейдон понял, что видел, как закрытые ее глаза открылись на мгновение. Фиолетовые, источавшие зло глаза, дославшие быстро какой-то сигнал туда, где похвалялся Ластру.
Послав этот сигнал, они закрылись.
Впервые за все время на амфитеатр пала абсолютная тишина, тишина ожидания, тишина тревоги и упования.
Под ударом мчавшейся с огромной скоростью мысли женщины занавес дрогнул, но паутина не исчезла, как прежде.
Вместо этого по ней расползлась тонкая пленка. Пленка ползла, на ней менялись оттенки. Так расползается масло по прозрачной поверхности пруда. Пленка быстро уплотнялась, быстрее делалась на ней игра красок.
Сквозь пленку быстро поползли темные тени. Они наползали друг на друга, стремясь к одной точке и останавливаясь там, на краю сплетенной из лучей паутины. Они все быстрее ползли одна за другой со всех концов занавеса, собирались вместе, делались все плотнее и обретали форму.
Они не только обретали форму, они становились материальными!
На паутине образовалась человеческая фигура, темный гигант ростом в добрых десять футов. Его фигуру обрамляли медленно текущие краски. Уже не тень, нет, нечто материальное.
Над краем амфитеатра вырос широкий и яркий красочный луч. Он шел по направлению от пещер. Луч ударил в темную фигуру и размазался по ней, придав ей ржаво-красную окраску.
Красный луч укреплял, подпитывал фигуру человека. Из луча посыпался град черных частиц. Фигура всасывала их, вбирала в себя их вещество. Она уже не была просто призраком.
Это было тело, не имевшее черт лица, но — тело. Оно висело в паутине, удерживаемое там силой красного луча.
Вслед за черными частичками луч принес Тень!
Она двигалась медленно, осторожно плыла вдоль луча, как будто не была слишком уверена в своем успехе. Она ползла, вытянув вперед безликую голову. Невидимые глаза, не отрываясь, смотрели на свою цель. Последние несколько ярдов, отделявшие ее от висевшей в паутине фигуры, Тень покрыла одним молниеносным прыжком.
Там, где висело черное тело, заклубился туман. Облаченную Мещанину простреливали стремительно несущиеся темно-красные частицы.
Что-то похожее на ослепительную, раскаленную добела искру коснулось клубившейся мешанины тумана и было поглощено им. Грейдону показалось, что искра прилетела извне, со стороны, противоположной источнику красного луча, из Дворца.
Туман сконцентрировался и исчез. Тело провисело еще мгновение, а затем скатилось сквозь паутину на землю.
Это уже не было человеческое тело.
Это было припавшее к земле бесформенное, деформированное существо, чем-то похожее на гигантскую жабу.
На ее плечах была голова Нимира!
Грейдону почудилось, что он слышит смех Женщины-Змеи.
Бледно-голубые глаза Нимира светились радостью. Властное лицо Люцифера излучало торжество. Он закричал с триумфом, разорвав замороженную тишину, сковавшую тех, кто смотрел на него.
Он подпрыгивал на гротескных, расползающихся в разные стороны ногах и кричал на забытом языке, ревел с торжеством и вызовом.
Красный луч мигнул и погас. Из-за озера выстрелило в небеса яркое и неровное темно-красное пламя.
Отвратительное подпрыгивающее существо замерло. Его лицо павшего ангела уставилось в направлении вспышки.
Взгляд существа передвинулся и упал на его тело. Грейдон, каждый нерв которого был напряжен до отказа, увидел, как неправдоподобно изменилось лицо Нимира.
На нем бушевала поистине демоническая ярость.
Глаза сверкали адским голубым пламенем, широко и квадратно открылся рот, из которого капала слюна. Лицо корчилось, сделалось маской Медузы-Горгоны.
Нимир медленно обратил свой взгляд на ту, таившую зло Созидательницу снов, которая была орудием его и Ластру.
