Ольга Мяхар - Быть бардом непросто
— То есть вернуть уже ничего нельзя, — киваю я.
— Почему же? Разденешься и отдашь ему вещи.
Я икаю и с ужасом на него смотрю. На лице Аида нет и тени иронии. Дальше я бегу молча, обдумываю ситуацию и переживаю.
Барон встречает нас ласково. Мне улыбаются, хвалят «маскарадный костюм» и обещают надбавку за изобретательность.
При этих словах я пихаю Аида локтем в бок, таинственно улыбаюсь, в ответ мне наступают на ногу и шипят, чтобы я успокоился.
— Итак, вы готовы?
— Да.
— Серенада написана?
— Да.
— А… могу я ее прочесть?
— Нет.
— Она в стадии правки, — вклиниваюсь я.
Мне ласково улыбаются:
— Ну что ж. Хорошо. Тогда сегодня в десять вечера жду вас у стен башни.
Аид хмурится:
— Это лишнее. Согласно нашему плану, вы должны были остаться в таверне.
— Не пойдет. Я должен точно знать: изменит мне жена или нет. — Барон сердито бьет палкой об пол.
— Как скажете, — соглашается Аид. — Но тогда сумма гонорара удваивается.
У меня дергается глаз. А это не слишком?
— А вы, как я посмотрю, наглеете прямо на глазах.
— Если баронесса действительно является суккубом — мне придется вас защищать, — резонно замечает Аид. — А это не предусматривалось изначальным планом.
— Защищать?
— Раскрывшись перед вами, она может попытаться убить вас. Я же не заинтересован в смерти заказчика по причине того, что в данном случае лишаюсь гонорара. Что в этом непонятного?
— Гм… Хорошо, я прибавлю еще пять золотых сверху.
— Десять.
— Вы с ума сошли? Двадцать золотых — это грабеж!
— Вы выплатите их лишь в случае возникновения опасности для вашей жизни.
Барон жует губами и злобно смотрит в мою сторону. Не понял? А я-то тут при чем? Сижу на столе, ем печенье, не мешаю торговаться.
— Пусть этот попугай слезет со стола.
Хмурюсь.
— Фтор, слезь.
— Нет.
Аид мрачно на меня смотрит. Я изучаю барона, а точнее, его шею. Мы, темные эльфы, смываем оскорбления кровью обидчика. Барон, кажется, забыл, что он — всего лишь человек.
— Фтор!
Лицо Аида возникает прямо передо мной.
— Спокойно. Пошли. Мы договорились. — Мне на плечи ложатся его руки и с силой их сжимают. Морщусь и, тряхнув головой, спрыгиваю со стола.
— Еще раз вякнешь в мою сторону — умрешь, — говорю тихо.
Барон молчит. Я же прохожу мимо него и выхожу из комнаты.
На улице Аид надевает капюшон и идет в сторону дома барона. Направляюсь следом.
— Что это на тебя нашло?
Удивленно смотрю на него.
— В смысле?
— Ты раньше так резко не реагировал.
— В его словах было презрение. Это задело.
— Учись контролировать свои эмоции. Если ты кого-нибудь убьешь — у нас будут проблемы. И тогда о карьере барда можешь забыть.
— Мне все равно.
— Готов пустить все коту под хвост из-за обычной прихоти?
— Это не прихоть. Это в крови. И вообще, чего ты так завелся? Не убил бы я его. Так, слегка покалечил бы, но не убил.
— Ты бы глаза свои видел в тот момент…
— Хм.
Аид вздыхает и останавливается. Я едва не врезаюсь ему в спину. Дождь снова льет тугими потоками, вода стекает со шляпы, перья сиротливо обвисают по бокам. Жалко. Красивая была композиция.
— Знаешь, я многое отдал ради того, чтобы помочь тебе осуществить свою мечту. И если ты не собираешься относиться к этому серьезно… я, пожалуй, пойду своим путем.
Такое ощущение, что меня с головой окунают в прорубь. Стою, сжимаю кулаки и смотрю на спину светлого.
— Катись.
Он оборачивается, и я впервые за весь разговор вижу его лицо. Синие глаза мертвы. И холодны, как осколки стекла.
— Если чем-то не устраиваю — катись. Не держу.
Он сует руку в карман, вынимает остатки денег и бросает их на мостовую. Смотрю, как монетки подскакивают на камнях и катятся в разные стороны. Желания их подобрать нет.
— Если передумаешь — пару дней буду в «Лысом единороге». Прощай.
И он уходит. Разворачивается и уходит. А я стою, смотрю, как покачиваются мокрые полы его плаща.
Странно, что меня это так… задевает. Давно же понял, что нельзя никому доверять. Что такой, какой есть, я на самом деле никому не нужен. Ни семье, которая не приемлет «уродцев», ни людям, ни гномам, ни светлым… Как же так получилось, что вот ему я поверил. Взял и поверил. И теперь так больно, словно кто-то проткнул меня мечом, погрузив его в грудь по самую рукоять. Руки трясутся. Сжимаю кулаки, сую их в карманы.
После чего разворачиваюсь и иду вниз по улице.
Улыбаюсь, закрываю глаза и пытаюсь прийти в себя.
И все из-за чего? Из-за такой мелочи… Лучше бы сказал как есть: «Ты меня достал!» — я бы понял. Честно.
Не знаю, сколько я скитался по городу. Кажется, долго. Очнулся глубокой ночью в клинике: сижу на кушетке, а Таичи сует мне в руки чашку горячего чая. На ней лица нет. Она постоянно теребит меня, зовет, пытается заставить все рассказать.
А я сижу, пью чай, обжигая небо, вяло шевелю ушами и молчу. Говорить не хочется. Тепло, и ладно.
— Да что случилось-то?! Где Аид? С ним что-то случилось? Да не молчи ты как истукан! Фтор! Ну… чего произошло-то?
Так ничего от меня и не добившись, она стелет мне на кушетке в палате для душевнобольных и закрывает на ночь.
На соседних кроватях ворочаются, смеются, плачут, кого-то зовут. А я лежу, смотрю в потолок и молчу. Спать вообще не хочется. Ничего не хочется. В голове ни одной мысли. Хочется… просто не думать ни о чем.
ГЛАВА 12
Кровать скрипит и прогибается под чьим-то телом. Открываю глаза и сквозь серебристые сумерки, обесцвеченные ночью, смотрю на лицо невысокого старичка с белой бородкой и одним глазом. Второй забинтован… Бинт проходит через всю голову и делает его похожим на пирата.
— Спишь? — уточняет он.
Закрываю глаза. Только психов мне сейчас и не хватает.
— Спишь? Эй, ты! Спишь али нет?
Меня дергают за рукав. Выпускаю когти и резко, без замаха, вгоняю их в тумбочку. Потом пропарываю вниз. Когти режут дерево легко, словно масло.
Старичок причмокивает, а в следующую минуту я чувствую, как он берет мою вторую руку и начинает вертеть, изучая пальцы.
— А тут нет? Постриг?
Тихо смеюсь и выпускаю когти на левой руке. Каким-то чудом не задеваю его. А жаль.
— Красивые. А у меня крылья есть. Большие-большие. Хочешь, покажу?
— Нет.
— Ты не спишь!
— Нет.
— Это хорошо, тогда я тебе и хвост покажу. Вот, смотри.
Открываю глаза и изучаю веревку, край которой обмотан вокруг его пояса и завязан довольно небрежным узлом.
