Дмитрий Емец - Стеклянный страж
Постояв у черты, Багров повернулся, ушел в глубь Сокольников и, забравшись в деревянный игровой домик возле детской площадки, точно в черную дыру провалился. Ему ничего не снилось. Он даже не слышал, что ночью шел сильный дождь.
Проснулся он утром оттого, что кто-то сыпал ему на голову песок. Он открыл глаза и увидел вначале яркую оранжевую лопату, а затем детские ноги в бежевых ботинках. К лопате и ботинкам прилагался карапуз тех счастливых лет, когда спящие в домиках дяди не пугают и не удивляют.
На четвереньках выбравшись из домика, Багров поздоровался с пораженной молодой мамой и отряхнул с себя песок, часть которого забилась ему в ухо.
Похоже, во сне некая работа в его сознании все же происходила, потому что за ночь вчерашняя разноголосица мыслей улеглась. Багров знал, что ему нужно делать. Даже не оглядываясь в сторону «Приюта валькирий», он выбрался из Сокольников и на метро поехал в центр, на Большую Дмитровку.
Матвей давно заметил по себе: вдогон хорошей, светлой, радостной мысли, чувству или намерению всегда следуют дурные, опровергающие их.
Внешне Багров держался хорошо, но внутренне был близок к отчаянию. Желания, смутные и неуловимые, скользили в нем, как рыбы в толще воды. Темное облако гнало его вперед, спеша добить собственными глупыми и неосторожными поступками.
«Скорее… скорее… спеши… а то еще задумаешься и успеешь притормозить у самого края!»
Пути до резиденции мрака Багров не заметил. Казалось, что и состав в метро летит стремглав, и город прокручивается под ногами, как лента эскалатора.
Дверь неброской фирмы EIDOS пришлось долго пинать, зато, когда Багрову открыли, он увидел, что на пороге стоит именно тот, к кому он и явился. Привалившись плечом к косяку, Арей разглядывал его без малейшего любопытства.
– Ну? – спросил он.
– Я пришел, чтобы вызвать вас на бой и убить! – произнес Багров звенящим от волнения голосом.
Арей зевнул.
– И это все? Ради такой вот ерунды ты меня дергаешь?
– Совершенно верно.
На мгновение тяжелые веки Арея поднялись. Встретившись с его взглядом, Матвей ощутил сосущую пустоту и сквозняк, какие бывают, когда пытаешься заглянуть в замочную скважину или черную узкую трубу.
– Ты говоришь неправду. Ты хочешь, чтобы я тебя убил. Так? – задал вопрос Арей.
– Возможно. Но это не означает, что я не буду сопротивляться! – торопливо сказал Багров.
Он боялся растерять ту решимость, которая у него была.
Арей с интересом посмотрел на его пустые руки.
– Ну и чем же ты хочешь меня убить? Задушить голыми руками?
– Оружие можете дать мне сами! – сказал Багров, не желая телепортировать свое. Возможно, потому, что оно находилось в «Приюте», где его исчезновение не прошло бы незамеченным для Ирки.
Арей поднял бровь.
– Вот как? Что, любое?
– Абсолютно. Хоть каменный топор, – безразлично сказал Багров.
Арей кивнул с таким видом, будто воспринял слова о каменном топоре всерьез. Он повернулся и пошел, коротко оглянувшись на Матвея и приглашая его следовать за собой.
Багров оглянулся на залитую солнцем улицу, вздрогнул и перешагнул порог. Дверь резиденции, чавкнув, закрылась за ним, как огромный, слюнявый, беззубый рот. Матвей ощутил тоску и духоту. Так порой и человек, кричавший, что хочет остаться один, когда остается один, к удивлению своему осознает, что он, в общем-то, хотел совсем другого.
В холле Матвею встретился Ромасюсик, чапавший куда-то с полотенчиком и зубной щеточкой. Вид у Ромасюсика был бодрый, утренний. Пальцы на его ногах, торчавшие из шлепок, казались вызывающе сдобными.
– Здрасьте вам! – воскликнул он, забегая вперед Матвея и пятясь спиной. – Гудового вам монинга! А я вот тут умываться иду! Щеточку взял и иду! Да! А Прашечка еще спит! Да! Без задних, так сказать, легзов.
Когда Ромасюсик бывал заинтересован и желал вступить в контакт с плохо знакомым ему человеком, он обычно улыбался и лепетал все подряд, что в голову придет. Например, озвучивал то, что делает. К слову, если Ромасюсик пил чай, он говорил: «А я вот тут чай пью! Да! В чашечку наливаю и пью! Ложечкой вот мешаю!» А если обувался, ворковал: «А я вот тут шнурочки завязываю! Да! Один завязал и теперь другой завязываю!»
Арей остановился. Багров его нагнал. Пятившийся Ромасюсик оказался между Ареем и Багровым, как котлета между двумя кусками хлеба. Шоколадному вьюноше стало неуютно. Он уронил полотенце.
– А я полотенце уронил! Чистое было, а я уронил! На пол! – пролепетал он, выдавая кино для слепых с попутным комментарием.
Арей молчал.
– Ну тогда я погоуил умываться! Не знаете, ванна никем не занята? – пугливо продолжал Ромасюсик, дергаясь то в одну сторону, то в другую.
Мечник нетерпеливо мотнул головой, и Ромасюсика как ветром сдуло. Слышно было, как где-то щелкнула задвижка.
– Надеюсь, никто не хавает ничего против, что я заперся? Если кому-то буду нужен – не стесняйтесь! Стучите! Я всегда на работе! – донесся из-за двери его птичий голосок.
– Многословность – форма вежливой истерики, – проворчал Арей.
Спустившись в спортивный зал, он пинками разбросал по углам маты, расчищая пространство.
– Место тебя устраивает? Возражений нет? – спросил он у Багрова.
Матвей мотнул головой.
– Теперь о железках! Когда в другой раз надумаешь меня убивать, продумай, пожалуйста, детали заранее.
Арей подошел к стене. Никогда прежде Матвею не приходилось видеть такой совершенной коллекции. Рабочей коллекции. Мечник не держал безделиц, которыми не пользовался. С ненужными или разонравившимися клинками он прощался без всякого сожаления.
– Сам ничего не хочешь взять? Не хочу навязывать! – великодушно предложил Арей.
Скользнув по клинкам равнодушным взглядом, Багров сдернул один, показавшийся ему наиболее подходящим.
– Выбрал?
– Да.
Арей хмыкнул.
– Ну-ка! О, рапира Мароццо! Забавно!
– Что забавно?
– Человек склонен выбирать то оружие, на которое он похож! Итак, рапира Мароццо! Можно и рубить, и колоть. Посмотри, какая послушная!.. Я до сих пор не понимаю, почему ее не считают одноручным мечом. То есть понимаю, конечно, но душа у нее не рапирная!
– Давайте начинать! – прервал Багров устало. Он знал, что болтовня не помешает Арею его убить, а раз так, то чего расхолаживаться.
– Вот ты как? Сразу к делу? – удивился Арей. – Что ж! Я зарублю тебя на счет «двадцать». Было бы глупо, если бы я щадил всех молодых петушков, которым не терпится показать себя героями. Через неделю тут стояла бы очередь на всю Большую Дмитровку.
– Ну! – нетерпеливо оборвал его Матвей.
Он уже стоял с рапирой Мароццо в руках, а противник все еще прохаживался мимо него безоружным.
