Алина Лис - Школа гейш
— Пинком ноги, — подсказал человек, слушавший эту речь с улыбкой.
— Что? Почему пинком?
— Тебя повесят. — Он жестом показал, как выбивает чурбан из-под ног висельника. — Смерть от меча только для благородных.
— Ну вот, дожили! — Дайхиро аж задохнулся от возмущения. — Чем это я тебе не благородный? Да я знаю имя своей прапрапра и еще десять раз «пра» бабки. Можешь сказать о себе то же самое? Да я…
Гость слушал поток его излияний, не перебивая. По лицу его гуляла все та же странная улыбка, а прищуренные глаза изучали оборотня.
— …и поэтому требую благородной казни! Так и передай сёгуну! — Тануки завершил свою пламенную речь, распушил усы и победоносно посмотрел на посетителя.
— Тебя повесят, — повторил человек. — Я знаю, что тебе просто не повезло польститься на обещанную шпионом горсть монет, но в глазах закона ты — изменник. И сёгуну плевать на твои требования. А теперь молчи и слушай, если хочешь выйти живым из этой ямы.
Он заговорил — коротко, по-деловому, рублеными фразами. Тануки слушал, и на лице его расцветала довольная улыбка.
— Звучит неплохо, — заявил он, когда человек закончил свою речь. — Но у меня есть ряд условий.
— У тебя не может быть никаких условий.
Дайхиро склонил голову набок и лукаво подмигнул:
— Еще как может, господин хороший. Это ты ко мне пришел — запугивать, убеждать. Видать, я тебе сильно нужен, а? Ладно уж, я принесу клятву, буду служить. Но и ты, будь другом, послушай, чего я хочу. Кстати, как тебя звать-то?
— Такеши Кудо.
— У-у-у… никогда раньше о тебе не слышал. Я-то думал, ты — какая-то известная шишка. Так вот: я хочу оклад в три золотых рё в месяц, собственный дом в центре, два свободных дня в неделю, новое кимоно…
Список желаемых ёкаем благ все рос и рос, но человек не торопился прерывать оборотня или возмущаться его наглостью.
— И право обедать на дворцовой кухне, — наконец добавил Дайхиро и замолчал.
— Жизнь. — С этими словами Кудо встал. — Комната в трактире для ночлега и пятьдесят серебряных момме в месяц, чтобы ты не тратил время, воруя еду. Или я ухожу.
— Я согласен, — быстро ответил тануки. — Где нужно расписаться кровью? Кстати, я писать не умею. Могу просто крестик поставить? Ну или енотика нарисовать. Подойдет?
— Подойдет, — с обманчивой лаской в голосе согласился мужчина. — А писать мы тебя научим. Прямо сегодня и начнем.
Глава 5
ЧУЖОЕ ТОРЖЕСТВО
— А потом он лег и смотрит на меня. А я стою рядом голая, чувствую себя — дура дурой. И смотрю на него. А он на меня. Потом говорит: «Ты что, малышка, сюда смотреть пришла?» — Оки скривилась при воспоминании.
— А ты?
— А я говорю: «Нет, господин».
— А он?
— А он: «Тогда прыгай сверху и работай». — И на жезл страсти свой показывает. — Оки снова скривилась. — Учили, говорит, тебя или не учили? Ну я и… Только как-то это…
Новоявленные гейши хором вздохнули.
Нет, обмен опытом получился вовсе не таким уж печальным. Рассказ Кумико, например, о ее бесплодных попытках пробудить «спящего воина» изрядно повеселил сплетниц. А Ичиго даже осталась довольна — купивший ее самурай был с ней ласков.
А вот Оки не повезло…
Никто из мужчин не проявил особой жестокости или грубости с майко на мидзуагэ. И все же обряд резко избавил от остатков иллюзий по поводу будущей профессии.
От прошедшей ночи осталось ощущение какой-то нечистоты. И сейчас, поливая друг друга горячей водой в купальне, девочки говорили и говорили, выплескивая свой страх, надежды и разочарования.
Совместное купание на следующий день после мидзуагэ — традиция. Как и последующая неделя воздержания. Мудрая традиция — вынесенные на суд подруг воспоминания теряют свою власть, перестают тревожить и мучить. И даже если во время мидзуагэ мужчина был неосторожен, недели хватит, чтобы гейша успела восстановиться.
— А ты почему не рассказываешь? — Кумико повернулась к Мие. На лице дочери самурая застыло искреннее сочувствие и беспокойство за подругу. — Все было настолько ужасно, да?
Мия сглотнула и отвела взгляд.
Она не чувствовала ни малейшего желания рассказывать подробности ночи с Акио Такухати. Даже запачканное откровением Асуки и отвратительной сценой в комнате госпожи Хасу воспоминание казалось Мие чем-то интимным, что предназначено только для двоих. Такими вещами не делятся даже с ближайшими подругами или матерью. Тем более их не отдают на поругание ровесницам.
Ее первая ночь с мужчиной была похожа на сладкую грезу, тогда как рассказы подруг больше напоминали липкий тягостный кошмар.
Нет, другие мужчины вовсе не были жестоки. Они просто отнеслись к майко как к товару. Думали о себе и своем удовольствии. Тот, который купил Оки, например, раздевая девушку, оценивал вслух ее тело, комментируя размер груди и форму ягодиц. Словно обсуждал удачно приобретенную вещь. Словно Оки не стояла рядом, дрожа от смущения и страха.
— Нет, — выдавила Мия, — не ужасно.
Мысленно она взмолилась, чтобы подруга перестала задавать вопросы. Но если боги и слышали ее молитву, они не вняли. Теперь на Мию смотрели уже все майко.
Кумико сморщила носик:
— Но ты отказалась стать наложницей господина Такухати. Значит, что-то было не так?
— Все было… нормально, — выдавила Мия.
«Нормально». Какое нелепое и неправильное слово для ночи, наполненной блаженством.
— Ага, «нормально». Поэтому на следующий день ты кричала, что скорее умрешь, чем пойдешь с ним.
— Я… что? — Мия растерялась. — Я не кричала!
Ичиго потянулась и хихикнула:
— Не думала, что даймё Такухати такой ужасный любовник. Или он заставлял тебя делать что-то противоестественное?
Теперь на Мию смотрели сразу семь пар глаз, полыхающих неуемным любопытством. На лицах ровесниц застыло предвкушение скандальных откровений, за которым пряталась ревнивая обида — почему ее выбрал красавец-генерал? Почему не меня?
Обида и желание убедиться, что правильно не выбрал — повезло, пронесло.
Одно слово, один намек со стороны Мии — и побежит, полетит сплетня, обрастая по дороге немыслимыми и жуткими подробностями.
— Да нет же! — с отчаянием воскликнула девушка. — Все было очень хорошо, правда!
— Тогда почему ты отказалась стать его наложницей? — резонно спросила Сизука.
Мия отвернулась.
— Я… просто не хочу быть наложницей, — с трудом выговорила она.
Кумико присвистнула, Оки покрутила пальцем у виска.
— Ну ты ду-у-ура, — протянула она, и Мие не захотелось спорить.
