Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я
Несколько месяцев спустя разговоры о внезапном исчезновении Вениамина и Раисы перестали казаться их друзьям самой увлекательной темой застольных бесед. А через несколько лет о них забыли окончательно.
97. Тюр
кладет в пасть волку свою правую руку.
Я, как ни странно, ведаю, что творю. Осознаю собственную ответственность за всякое ненароком брошенное слово, за каждый нечаянный жест. Знаю, что любой эпизод моего сумбурного предутреннего сновидения может возыметь столь разрушительные последствия, что изобретатель атомной бомбы по сравнению со мною покажется мелким, безобидным хулиганом. Я сам теперь – бомба. А потому долг мой – сохранять спокойствие и безмятежность. Пусть все идет, как идет, но под моим неусыпным контролем.
Вот именно – неусыпным.
Засыпая на заднем сиденье собственного автомобиля, в десятке метров от оживленной трассы, я бдителен, как вор, обшаривающий чужой комод. И когда мне снится, что звонит телефон, я прекрасно помню, что отдал эту дорогую вещицу старьевщику в обмен на проглоченный ключ. Но трубку все же беру. На то ведь и существуют сны, чтобы дать нам нежданную, никем не обещанную, но желанную возможность воспользоваться растранжиренными сдуру сокровищами.
Мне, конечно же, нужно поговорить с Веней. Я собирался сделать это сразу по возвращении в Москву. Но сейчас, когда мне снится, что он сам до меня дозвонился, я понимаю, что разговор этот должен состояться прямо сейчас. Это – единственный шанс для нас обоих. Или почти единственный.
Потому что, пока я сплю, Веня не является моим другом. У спящего вообще не может быть друзей: отношения такого рода связывают лишь бодрствующих. Пока я сплю, у меня нет никаких обязательств перед Веней, я не считаю себя его должником, не стремлюсь сделать для него что-то особенное, из ряда вон выходящее, спасти и осчастливить; зато и печали при мысли, что мы никогда больше не увидимся, я не испытываю. Мне абсолютно все равно.
И именно поэтому я сейчас ясно вижу единственный и неповторимый маршрут, словно бы специально созданный для людей, с которыми судьба когда-то свела везучего дурака по имени Макс. Знаю, что им будет легко воспользоваться моим советом: они растеряны, обескуражены, измучены неопределенностью. В таком состоянии люди обычно бегут на край света или стреляются. Я же предлагаю им промежуточный вариант: не на край, за край света, тьмы и сумерек заодно. За край всего, что только можно вообразить.
Говорю торопливо, но внятно. Слушаю Венин голос: не то с бодуна человек, не то обескуражил я его своей деловитостью.
– Макс, это ты? – недоверчиво переспрашивает он.
– Это…
Я и сам не знаю правильного ответа на его вопрос. А врать напоследок не хочется.
– Считай, что это Белый Кролик, – говорю наконец, вспоминая забавное Венино признание: «Бегу за тобой, как Алиса за Белым Кроликом».
Смеюсь, довольный собственной находчивостью. Прощаюсь. Кладу трубку. И просыпаюсь. Проснувшись, плачу, по-детски размазывая слезы по щекам. Никто ведь не требует от меня сохранять внешнее спокойствие. Только внутреннее.
У
98. Уака
Личная Уака была как бы духовным двойником человека…
Вернувшись в Москву, беспардонно вламываюсь в Венину квартиру. У меня довольно много времени в запасе. Пока еще его хватятся… Впрочем, мне почему-то кажется, что формальности, связанные с Вениным исчезновением, каким-то образом уладятся сами собой. Всякая настоящая тайна способна хранить себя совершенно самостоятельно. Тут важно вовремя отступить в сторону и не мешать реальности латать свежие прорехи. Она хорошая хозяйка, она справится.
Брожу по дому, курю, включаю и выключаю музыку. Мне, признаться, немного не по себе. Вспоминаю наши с Веней посиделки при занавешенных зеркалах и его шутливую просьбу: ты хоть вызов-то пришли, если вернешься в свой зачарованный город. С удовольствием думаю, что проблем с небесным ОВИРом у Вени не возникло, да и зачарованных городов, очевидно, хватит на всех… Хотелось бы, конечно, хоть краешком глаза поглядеть: как он там? И какие, интересно, бездны таит в себе короткое слово «там», звучное, как удар африканского барабана…
Сейчас, когда я утомлен поездкой, обольщен сентиментальными воспоминаниями и по-человечески слаб, мне здорово не хватает Вениной дружеской лапы. Да и дом, в который никогда не вернется хозяин, – печальное зрелище. Но по большому счету я очень доволен. Ощущаю себя юным демиургом, который только что выдержал ответственный экзамен в каком-нибудь заоблачном ПТУ.
Так или иначе, но я, пожалуй, поживу тут еще несколько дней. Веня официально числится в отпуске – вот и славно. А мне сейчас требуется уединенное место для сна и почти неотличимого от него бодрствования. Выждать несколько дней, поглядеть, как теперь будет вытанцовываться моя новая жизнь; выяснить опытным путем, на что я способен и что мне пока не по зубам. Перекантоваться – вот как это называется.
Искупавшись, закинув дорожные вещи в стиральную машину и проделав еще несколько приятных, повседневных человечьих дел, решаю вдруг, что надо бы побриться. Ритуал, ввергающий меня в трепет, ибо бриться следует перед зеркалом. В последний раз мое отражение вовсе не соизволило явиться на свидание. Влом ему стало, видите ли. Дескать, какие могут быть формальности между своими? Только равноправные отношения, основанные на взаимном уважении к личной свободе партнера. Так что ты уж перетопчись, друже, пока я там, за стеклянной твердью, своими делами занимаюсь… Зараза.
Вот мне и любопытно: что оно сегодня выкинет?
Отражение появляется как ни в чем не бывало. Поначалу ведет себя вполне пристойно. Вертит головой, надувает щеки, скребет одноразовым станком щетинистый подбородок. Может ведь, когда хочет…
– Ты молодец, – вдруг говорит мой зазеркальный двойник.
Я к этому моменту как раз закончил издеваться над левой щекой и вознамерился приступить к правой.
Еще пару недель назад я бы, несомненно, порезался, заорал благим матом, убежал бы куда глаза глядят и наложил бы строжайшее табу на все отражающие поверхности. Но сейчас я воспринимаю дружескую реплику собственного отражения как должное. Мне тоже кажется, что я молодец. Чего уж там…
– Я бы обосрался, наверное, на этой улице Маяковского, – вздыхает отражение.
– Ну и я, считай, почти обосрался, – признаюсь. – Только знаешь, делать ведь не так страшно, как думать. Стоит начать, а дальше все само идет, сколько уж раз проверял…
– Все равно ты молодец, – улыбается он.
– Ты-то как? – спрашиваю.
