Марина Дяченко - Одержимая
Олег остался стоять в дверях.
— Нехорошо, если вы меня обманете, — глухо сказала вдова.
— Я не обману, — Ирина переплела пальцы. — Олег, он, в общем…
Она замолчала.
Секунду назад эта женщина еще могла надеяться: сошел с ума, похищен, сбежал…
— Я знала, — очень спокойно сказала вдова.
— Двадцать седьмого марта, — прошептал Олег. — Двадцать седьмого марта прошлого года…
Двадцать седьмого марта снег еще лежал в лесу, но эта река, согретая промышленными стоками, уже двигалась, текла в черных проталинах берегов, ныряла под лед и опять выбивалась на волю.
Он остановился на железном мостике, перекинутом здесь еще до развала СССР. Неудивительно, что перила проржавели и отвалились.
Он предпочел бы проглотить эту пригоршню таблеток дома в постели, но не хотел, чтобы его там нашли. В особенности чтобы нашли дети.
Поэтому он съел все, стоя на тонком мостике над черной ледяной рекой. И запил водкой из горлышка. Постоял еще несколько минут, а потом плавно, очень мягко полетел вниз. И не почувствовал холода — вообще ничего.
Ирина содрогнулась, представив себе эту картину. Женщина сидела напротив, глядя широко раскрытыми воспаленными глазами:
— Но зачем? Зачем?!
— В последнюю минуту, — быстро сказала Ирина, — он пожалел. Он очень хотел бы все вернуть, но было поздно…
Она умоляюще взглянула на Олега — чтобы убедить его не сопротивляться ласковой лжи.
— Пожалел? — Олег подумал, шевеля губами, будто повторяя в уме стихотворные строчки. — Да.
— Зачем? — повторила женщина, зачем-то сжимая в руках клетчатую синюю чашку.
— Нервный срыв, — еще быстрее сказала ведьма. — У него просто помутилось… рассудок помутился. Он бы никогда такого не сделал в своем уме. Он ведь очень любил… семью, детей. Он был сильный человек, он никогда бы такого не сделал, это болезнь, вот.
— Скажи, пусть найдут меня и похоронят, — сухо и буднично велел Олег.
— Он хочет, — начала Ирина, — чтобы его нашли и похоронили.
Женщина наконец-то нашла в себе силы расплакаться.
— Все, хватит, пошли, — еще суше велел Олег. — Больше ни слова.
— Почему ты сразу мне не сказала? — заговорила сквозь слезы Алевтина Игоревна. — Еще сегодня утром?
— И еще он просит прощения, — неожиданно для себя выпалила Ирина, глядя прямо в серо-стальные глаза демона. — Он виноват перед вами. Перед мальчиками. Он просит прощения.
Ее ноги дернулись сами собой; она поднялась так резко, что стул грохнулся на пол, — как марионетка, которую сильно и неумело дернули за ниточки. Пошатываясь, двинулась к выходу: ноги шли, а руки цеплялись за дверные рамы.
— Да ведь и я перед ним виновата, — тихо сказала женщина за ее спиной.
Ирина чуть не упала — демон перестал тащить ее, как куклу, и понадобилась доля секунды, чтобы переключиться на собственную нервную систему.
— Виновата, чего уж там, — уже не плача, сказала женщина, глядя перед собой, видя что-то особенное. — Выходила за него — такая дура была, прости господи. Поумнела, конечно, но дорогой ценой… Так пусть он меня простит. Если услышит. А я его прощаю с легким сердцем… И земля ему пухом.
* * *К семи утра ведьма была на Лужковом мосту, где в утренних сумерках топорщились «древа любви», железные конструкции с тысячами запертых замков — больших и маленьких, разноцветных и серых, с именами молодых супругов. Тысячи ключей, надо полагать, покоились на дне под этим самым мостом, и водолаз с магнитом мог бы знатно здесь поразвлечься.
«Древо любви», а не «древо брака». Имена, даты, смешные сердечки; желание сковать и приковать, замок как символ неволи и безопасности. Замок на чугунном поясе верности; и зачем меня тянет на мост, думала Ирина.
Мост между двух берегов: как ты, бетонная конструкция, соединяешь твердь с твердью, так и моя судьба пусть соединяет любовь и свободу в одном флаконе… Тьфу, пропасть, это профессиональное, надо будет использовать в будущем… если у меня есть будущее, а не только прошлое, если это не мост посреди Стикса, хотя какие на Стиксе мосты.
Демон тащился рядом, повторяя каждый ее шаг, и непонятно, кто был чьей тенью. Добравшись до середины моста, ведьма остановилась у перил, глядя на фонтаны.
— На самом деле я был ей не нужен, — сказал Олег.
— Она тебя простила.
— У нее был любовник. Состоятельный приличный человек. И детям нравился. Все складывалось. А меня не бросала из одной только жалости. Был бы здоров — давно ушла бы.
— Олег. Она тебя любила.
— Жалела, — упрямо повторил демон. — Она и себя жалела, и собой гордилась — такая героиня, больного мужа не бросает, хоть и не любит давно. Приносит великую любовь в жертву смирению и добродетели. Теперь она молодец, а я…
— Олег, как тебе не стыдно?
— А кто сказал, что не стыдно? — спросил он с вызовом.
Ирина вспомнила, как несколько месяцев назад, в их первую встречу, он страшно кричал ей в лицо: «Что ты знаешь о самоубийцах? Когда ничего не привязывает к жизни, только боль, только и ждешь, чтобы это скорее закончилось?!»
— С таким диагнозом мне все равно оставалось недолго, — сказал он, будто прочитав ее мысли.
— Этого ты не можешь знать. И это не наше дело, сколько нам осталось.
— Ты тоже судья, да?
— А я похожа на судью? — Она ухмыльнулась.
Он стоял очень близко. Глядел лихорадочно.
А вокруг светлело с каждой секундой.
— Спасибо, — сказал он металлически-звонко, будто в горле сломалась железная спица. — Ты ей все правильно сказала. И ты все правильно сделала, ведьма. Спасибо тебе… большое.
Вокруг светлело и светало.
Если бы он был человек, она запросто положила бы ему руки на плечи. Сестринским таким, невинным движением. И потом, чтобы закрепить успех, поднялась бы на носки и понюхала уголок его рта. А потом и поцеловала; ни один из ее мужиков не будил в душе нежности. Страсть — да, страх — сколько угодно, а нежность — не про нашу честь.
Она поднялась на носки.
Ее ладони скользнули, проходя сквозь Олега, как сквозь голограмму; Ирину обдало ледяным душем. Он отшатнулся с запозданием — он хотел и должен бы отодвинуться раньше, чтобы не допустить ее руки до себя. Но вот — замешкался. Поддался.
Они молчали долгих пять минут, а вокруг светало неотвратимо и мощно, как взлетает на столбе пламени ракета.
— Как мне жалко, если бы ты знала, — сказал демон. — Как мне жаль.
— По правилам, — заговорила она громче и веселее, чем это было бы естественно, — ты ведь искупил. Ты их спас, троих, четверых даже, если считать Алису.
— Нет таких правил.
— Как же нет! Я сто раз видела в кино. Призрак выполняет свою миссию и успокаивается…
