Мария Архангельская - Девушка и смерть
— Я не обижаюсь. Подавляющее большинство учениц — выходцы из театральных и околотеатральных семей. Я ведь и сама — дочь танцовщицы.
— Правда? Я не знал.
— Выйдя замуж, моя мать ушла со сцены. И только когда после папиной смерти у нас возникли трудности с деньгами, она решила отдать меня в училище, потому что там был полный пансион. Я, кстати, совсем не хотела идти. Помнишь, я тебе как-то уже говорила?
— Помню. Надо же, кто-то рвётся вверх, а остаётся внизу, а кто-то не рвётся — и взлетает. Впрочем, как я погляжу, одного таланта тут и впрямь недостаточно. Нужно и везение, и упорство, и определённый склад характера. Когда я гляжу на твои ежедневные экзерсисы, мне страшно становится. Всё-таки вы, балетные танцовщики — фанатики.
— Ты прав, — согласилась я.
Май подходил к концу, и скрывать мой грядущий уход далее стало невозможно. Я и сама поспособствовала раскрытию тайны, когда в беседе с пришедшим ко мне журналистом упомянула о своём намерении. На следующий день новость появилась в газете. Вздохнув, сеньор Эстевели решил выжать из создавшейся ситуации всё, что можно, и уговорил меня дать в конце сезона прощальный концерт. Несмотря на то, что к середине лета многие представители высшего общества уже покидают столицу, билеты на концерт разлетелись, как пирожки на вокзале. Мы с сеньором Флоресом составили программу, включавшую па де де из «Зачарованного леса» и «Рождественской сказки», которое я раньше на сцене не танцевала, а также несколько концертных номеров, включая и «Журавля». Я приступила к репетициям.
В скором времени меня навестил некогда представившийся мне антрепренёр с несколькими весьма заманчивыми предложениями зарубежных гастролей. Я обещала подумать, не подозревая, что его визит — лишь начало. После него меня посетили ещё несколько импресарио, директора обоих второстепенных оперных театров столицы, и даже директор одного провинциального театра, из крупного южного города. Я также всем обещала подумать, хотя уже твёрдо решила, что в столице не останусь. Поездка за границу выглядела более заманчиво, но тут закавыка была в Андресе. Я не хотела расставаться с ним надолго, а он не был уверен, что сможет меня сопровождать.
До конца сезона оставалось всего ничего, когда Каннавали наконец объявил, что мой портрет готов. Всё утро назначенного для показа дня я изнывала от любопытства, ожидая, когда же придут Андрес с художником. Но вот они пришли, и Алессандро жестом фокусника сдёрнул покрывало с мольберта.
Молодая женщина, даже не скажешь девушка, а именно женщина, глядела на меня из тёмной таинственной глубины холста, очень прямо, очень пристально и даже как-то недобро. Ещё отец, помнится, поддразнивал меня, утверждая, что у меня прокурорский взгляд. Мягко мерцала белая кожа, оттенённая чёрным бархатом и чёрными, распущенными по обнажённым плечам локонами, тревожно горели оранжевые камни. Тонкие руки спокойно лежали на подлокотниках, ярким контрастным пятном выделялась оранжевая шаль, только подчёркивая мрачноватый колорит картины. На портрете я выглядела старше, чем в жизни, и как-то… значительнее, что ли.
— По-моему, вы меня приукрасили, — тихо сказала я.
— А по-моему, ты такая и есть, — возразил Андрес. — Беру! Даже если б заранее не решил, всё равно бы взял.
— Я рад, что вам понравилось, — улыбнулся художник. — Сеньорита Баррозо, быть может, я ещё нарисую ваш портрет в облике Птицы или Софии… Вы ведь не откажетесь позировать мне ещё раз?
— Не откажусь, — кивнула я. Нелёгкое дело — позирование, но мне было жаль первоначального замысла, хотя картина получилась очень удачной.
* * *Последним моим спектаклем перед увольнением стал «Зачарованный лес». Прощальный концерт состоялся два дня спустя. Вступительное слово сказал сам сеньор Эстевели, посетовавший на то, что «ярчайшая звезда нашего балета покидает нас», после чего выразил надежду, что это — не навсегда, и что я ещё появлюсь в свете этой рампы. Сам концерт состоял из двух отделений. Чтобы дать мне отдохнуть, мои номера перемежались выступлениями других танцовщиков, в том числе и совсем молодой пары, только что вышедшей из училища и принятой в Королевскую Оперу. В партнёрше я узнала ту самую девушку, которую заметила в Танце Птенцов. Она и впрямь подавала большие надежды, да и партнёр мало в чём ей уступал. Они исполнили номер под названием «Праздник весны», принятый публикой весьма благосклонно. Сразу после них был мой выход, завершавший концерт — «Гавот». Небольшая сценка: маленькая девочка играет на лугу, и начинает танцевать, представляя себе, что она на настоящем балу.
Грянули аплодисменты. Зрители кричали «Браво!» и «Бис!», но я чувствовала себя слишком уставшей и ограничилась поклонами и воздушными поцелуями. А ведь ещё придётся выдержать прощальный банкет. Ох уж эта моя слабохарактерность и неумение отказывать! Ну что мне стоило твёрдо сказать «нет», тогда бы я сразу поехала отдыхать вместо того, чтобы слушать тосты и здравицы, а также сетования и уговоры поклонников. Нет, в ближайший месяц никуда я не поеду, ни на какие гастроли, мне надо отдышаться и прийти в себя. Быть примой — занятие весьма утомительное.
Одной рукой прижимая к себе охапку подобранных на сцене цветов — могу себе представить, что сейчас творится в моей гримёрной, наверняка она превратилась в цветник — я вышла за кулисы. Там стоял Энрике, а рядом с ним я увидела того самого молоденького танцовщика, что предварял моё последнее выступление.
— Анжела, — окликнул меня Энрике, — позвольте вам представить Антонио Ферраза. Он очень хотел с вами познакомиться.
Я улыбнулась:
— Рада знакомству, сеньор Ферраз.
Юноша слегка покраснел и склонился над протянутой рукой.
— Я… Я очень счастлив, сеньорита Баррозо. Знаете, я давно мечтал об этом… Я так надеялся, что мы с вами когда-нибудь выступим вместе. Вы замечательно танцуете.
— Спасибо, сеньор.
— Да, замечательно, — повторил он. — Гениально. У меня просто нет слов, чтобы выразить… Очень жаль, что вы уходите.
Вокруг нас начали собираться люди. Сеньор Росси, сеньор Лира, кто-то из зрителей и работников театра. За их спинами я увидела Андреса, терпеливо ожидавшего, пока я освобожусь.
— Мы с Сильвией к выпускному концерту как раз готовили па де де из «Рождественской сказки», — продолжил между тем Антонио. — И когда я танцевал с ней, я представлял себе, что она — это вы.
— Ну, это ни к чему, — усмехнулась я. — Танцевать надо с тем, с кем танцуете, принимая партнёршу такой, какова она есть. Иначе не сумеете сами подстроиться под неё.
— Да, я понимаю, но… Я так мечтал… Конечно, это с моей стороны наглость, кто вы, а кто я, но всё же я так надеялся.
