Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья
«Что бы ни случилось, все на руку Мирандоле и кардиналу, — убеждал я себя. — Привычное течение следствия нарушится, а в суматохе можно провернуть многое. Я выполню обещание, данное отче Алистеру: не скажу ни слова в защиту обвиняемых. Риск исключается. Коли он заметит и опознает свое яблочко, то не сможет упрекнуть меня в краже. Ведь тогда ему придется объяснять герру Мюллеру, откуда у него завелся сей артефакт. Не опознает — еще лучше. В любом случае яблокам самой природой предназначено оказаться съеденными, и вряд ли Леонард имел в виду другой способ употребления его подарка».
Комната для дознаний пустовала, если не считать полусонного монаха Клементины, разводившего огонь в камине, и околачивающихся под дверями стражников, втихомолку дувшихся в кости. Пробравшись за стол председателя трибунала, я состроил ужасно деловитое выражение и принялся раскладывать по местам допросные листы, протоколы и прочую бумажную мишуру, заодно водрузив среди них скромную деревянную вазочку, наполненную поздними осенними яблоками. Леонардов подарочек лежал на самом верху — никто не рискнет взять угощение прежде господина папского легата, а мне того и надо.
Покончив с этим, я устроился за своим столом и стал ждать прихода святых отцов, мысленно потирая руки и чувствуя себя кем-то вроде сочинителя пьесы перед началом спектакля. Декорации расставлены, действующие лица вытвердили свои реплики назубок, зрители рассаживаются, и полотнища занавеса вот-вот разойдутся в стороны...
Но вместо успеха представление ожидал полный провал.
Сегодня тяжести молота святой инквизиции предстояло обрушиться на содержателя пражского театра Лоренцо Фортунати. Его арестовали прошлым вечером и минувшая ночь наверняка показалась ему самой долгой из всех ночей. В дознавательный зал его не привели, а скорее, приволокли, и двоим подчиненным фон Цорна пришлось во время всего слушания стоять позади итальянца, не позволяя ему упасть. Моя вера в благополучный исход дела начала стремительно таять, ибо человек, еле переживший допрос, охотно согласиться со всем, что от него потребуют сказать, но я от души надеялся на яблочко.
Тяготы предварительной стадии дознания возложили на отче Лабрайда, с чем он справился безукоризненно. На свет явился длинный исписанный лист, и неофициальный заместитель господина нунция провозгласил на той разновидности языка, что именуется «канцелярско-бюрократической» и на которой обычные люди не разговаривают:
— В ходе расследования подозреваемый добровольно дал обширные, развернутые и всецелые показания, скрепленные присягой на Библии в присутствии святых отцов и представителей светского судопроизводства... — тут он сделал паузу, небрежно пробормотав: «Тут с десяток имен, я, с вашего позволения, пропущу», и продолжил: — подтвердив все выдвинутые против него обвинения, назвав имена особо злостных единомышленников, покаявшись в отрицании Создателя и преступном поклонении врагу рода человеческого...
— Понятно, понятно, — снисходительно кивнул отец Густав и пристально воззрился на синьора Лоренцо, обритого и обстриженного в соответствии с порядком ведения допросов. Обвиняемый попытался что-то выговорить, не преуспел и вернулся к прежнему полубессознательному состоянию: — Что вам удалось узнать относительно его сообщничества с демоном?
Отче Лабрайд зло зашуршал бумажками. Герр Мюллер заметил вазочку, потянулся, выбирая крупное красное яблоко, притулившееся сбоку... И вдруг, рука его дернулась, будто ладонь отца Густава кто-то направил. Великий Инквизитор небрежно прихватил лежавший сверху зеленовато-желтый плод и с отчетливым хрустом откусил изрядный кусок. Я затаил дыхание.
Ничего не произошло. Ладно, подождем. Чудеса не обязательно должны происходит мгновенно и сопровождаться шумными эффектами.
— Отрицает, — сообщил Лабрайд, явно разочарованный, что не сумел полностью оправдать доверие патрона. — Клянется, будто понятия не имел о двойной сущности своего покровителя и всегда считал его обычным человеком.
— Принимал ли обвиняемый от делла Мирандолы какие-либо амулеты, участвовал в проводимых им колдовских ритуалах или заключал договоры о служении, предлагая в качестве оплаты душу? — господин председатель расправился уже с половиной яблока, второе украдкой присвоил аббат Гибернов, пребывавший с утра в дурном настроении, вызванном, как мне показалось, тяжелым похмельем.
Фортунати, расслышавший часть вопроса, замотал головой, уронив на каменный пол несколько красных брызг, и еле слышно проговорил: «Нет».
— Деньги брал, — дотошно уточнил отче Лабрайд. — Для устроения представлений и выплаты жалования актерам. Золотые и серебряные монеты венецианской и местной чеканки. При обыске у обвиняемого изъяли несколько штук, испытали святой водой — обычные...
— На мой взгляд, — бесцветным голосом сообщил герр Мюллер, — виновность доказана apriori. Обвиняемый подтвердил, что получал золото от господина делла Мирандолы. Нам известно, что в действительности под личиной венецианского посла скрывается инфернальное существо, именующее себя Леонардом. Следовательно, синьор Фортунати добровольно согласился принимать помощь от дьявола через одного из адских демонов. Отсюда напрашивается очевидный вывод: обвиняемый заключил договор с сатаной и погубил свою бессмертную душу. Секретарь, запишите мои слова.
Пока я записывал, отец Густав жевал зеленоватую плоть гесперийского фрукта.
— Напомню, — со знанием дела продолжил святой отец, — договор с дьяволом является основой для колдовства. Таким образом, можно предположить, что обвиняемый Фортунати, заключив соглашение с силами ада, противоречил и не покорялся Господу, и действовал по наущению демонов, получивших власть над его душой. Однако...
Герр Мюллер запнулся и его речи вдруг продолжил тяжеловесный Лабрайд.
— Для его души еще не все потеряно, — заявил святой отец. — Дьявол здесь в менее выгодном положении. Во-первых, как известно, сатана действует с дозволения Господнего. Следовательно, если обвиняемый просил демона сделать что-нибудь такое, чего Господь ему не мог позволить, то потусторонняя тварь могла потерять доверие человека и подтолкнуть его к покаянию. Во-вторых...
— Сказано же, — сварливо перебил внезапно проснувшийся аббат, — вина доказана! Передать поганца в руки светских властей, чем раз и навсегда покончить с этой мерзостью! Аминь!
Отец Густав повертел то, что осталось от колдовского яблочка, в руке, и огрызок по плавной дуге отправился в камин, полыхнув там оранжевой искоркой. Теперь или никогда!
