Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья
— Угомонитесь, — резким и непривычно жестким голосом приказал отец Алистер. От неожиданности я осекся, поняв, что в запале вскочил с кресла, осторожно поставил бутылку на стол и присел обратно, мысленно наказав себе в следующий раз не злоупотреблять дармовой выпивкой. Мы немного посидели в тишине, нарушаемой потрескиванием поленьев в камине: я приходил в себя, Мак-Дафф собирался с мыслями. Когда он наконец заговорил, мне сперва показалось, будто я ослышался.
— Нет, — внушительно произнес отец Алистер. — Нет и еще раз нет. Я не собираюсь участвовать в предлагаемом вами беззаконном деянии и... И запрещаю вам беспокоить господина Мюллера подобными прожектами.
Никогда в жизни я не трезвел так стремительно, как сегодня. Мир летел кувырком в глубочайшую пропасть, на дне которой плясали огненные языки, небо и земля поменялись местами, а мне оставалось только растерянно хлопать глазами.
— Даже если эта итальянская парочка невиннее новорожденных младенцев, это не играет большой роли, — бесстрастно продолжал Мак-Дафф, а я оцепенело внимал. — Утверждаете, их оклеветали? Пусть так. Вы же не станете отрицать, что один из них подложно занял чужое место, а второй одержим злым духом? Они все равно пойдут на костер, но прежде послужат делу Церкви, обличив своих сообщников и единомышленников. Признаться честно, меня ни в коей мере не волнует предполагаемое участие в этом деле господина Мартиница. Процесс должен состояться и состоится, невзирая ни на что, а вам следовало бы беспокоиться не об участи взятых под стражу еретиков, а о своей судьбе. Вы знаете, что в Саламанке вами весьма недовольны?
— При чем тут Саламанка? — попытка изобразить полнейшую неосведомленность бездарно провалилась. Откуда, откуда ему известно о моих делишках?
— Вы сами себя выдали, — отец Алистер наклонился вперед, деловито поворошив россыпь углей в камине. — Слишком образованы и сообразительны для бездельничающего юнца из хорошей семьи, подозрительно хорошо осведомлены о церковных тайнах. Поначалу, еще в Англии, я принял вас за соглядатая, приставленного лично ко мне, затем решил, что ваше задание — присмотр за делами Консьержери, но для пущей уверенности глянул в бумаги отца Густава. Не вы один пробавляетесь невинными шалостями. Я не удивился обнаруженному, ибо подозревал нечто подобное — но мне хочется узнать: неужели вам не совестно? Ведь вас уже уличали в преступном небрежении своими обязанностями и потворстве тем, кто должен был пасть под ударом карающего меча Церкви? Ведь так?
Я вымученно кивнул, от всей души желая оказаться где-нибудь далеко отсюда и не слышать этого укоризненно-обвиняющего голоса.
— Генерал вашего Ордена, помнится, дал вам возможность оправдаться? — сочувственно поинтересовался старый доминиканский лис. — Вас отрядили в распоряжение Бирмингемского инквизиционного трибунала, куда вы благополучно не доехали, предпочтя отправится со мной, грешным, на континент. Отец Густав закрыл глаза на ваши минувшие прегрешения и до недавнего времени отзывался о вашей работе в весьма лестных выражениях, но теперь вы, кажется, опять взялись за старое. Я буду вынужден сообщить об этом господину Мюллеру... Как думаете, что он сделает, узнав о ваших похождениях?
— По головке точно не погладит, — буркнул я. Очень хотелось заорать, сорвать на ком-нибудь злость за собственную доверчивость и непредусмотрительность, но я прикусил язык и затолкал все мечты о возможной мести как можно глубже.
— Рад, что вы это понимаете, — снисходительно кивнул отец Алистер. Мне показалось, что он еле заметно улыбается. — Значит, мой совет не пропадет втуне. Перестаньте мутить воду и совать всюду свой любопытный нос. Полагаю, завтра вы приступите к выполнению своих обязанностей, не доставляя никому излишних хлопот? Кстати, вы не знаете, при каких обстоятельствах погиб несчастный фон Краузер?
— Понятия не имею, — чуть заплетающимся языком ответил я и нерешительно предположил: — Возможно, его убили те, кто не желал допустить его выступления на грядущем дознании...
— Хорошо, — по достоинству оценил мои мучения Мак-Дафф. — Так как насчет Маласпины?
— Закосневший грешник, еретик, безбожник, самозванец, вероятно, баловался с черной магией, заслуживает самой строжайшей кары, — уже живее отбарабанил я, проклиная все на свете.
— Просто замечательно. Видите, как все просто? — одобрительным тоном доброго дядюшки проворковал святой отец. — Про Мирандолу, так и быть, я вас не спрашиваю, ибо любому верному сыну Церкви должно быть ясно, что такое чудовище в человеческом обличье недостойно существовать на свете... Шли бы вы спать, в самом деле, — он внезапно переменил тему. — Ваши шатания по пражским вертепам не доведут до добра.
Я послушно поплелся к двери, удачно избегая столкновения с предметами обстановки, и почти добрался до створки, когда в спину мне прилетело слегка ехидное:
— Кстати, я совсем забыл сообщить вам последние новости. Его высокопреподобие распорядился взять под стражу театральную труппу Фортунати. Не представляю, зачем ему это понадобилось? Еще он возжелал усилить караулы возле камеры демона — монахи заметили там подозрительного типа, передававшего Мирандоле какие-то свертки, и встревожились: как бы обвиняемый не ускользнул колдовским способом.
Выбравшись в коридор, я бездумно зашагал сам не знаю куда, и очнулся от холода. Оказывается, я расположился на покрытых тонкой коркой льда ступенях дома настоятеля и глубокомысленно пялился в ноябрьскую темноту, разрываемую двумя тусклыми фонарями над входом. Мое душевное состояние описывалось одним емким словечком — «паршивое», и я совершенно не представлял, как буду выкручиваться. Стоит мне завтра открыть рот, и отче Алистер из лучших побуждений позаботится, чтобы мне отвели камеру по соседству с Мирандолой. Актеры «Таборвиля» под арестом, значит, предупреждения Краузера достигли цели. Единственное хорошее событие сегодня — безвременная кончина пана Каспера. Герр Мюллер и господин Мартиниц лишились своего драгоценного осведомителя и доносчика. Аминь. Однако я тоже хорош, напрочь забыв, какие нынче царят времена на земле. Никому нельзя доверять больше необходимого, а если вынужден довериться, позаботься сперва о том, чтобы знать что-то тайное о своем союзнике...
Стоп. Эта мысль заслуживает, чтобы над ней тщательно поразмыслили. Мне ведь известно кое-что из секретов отца Алистера. Если он решил действовать по принципам итальянца Николо Макиавелли, то почему я не могу поступить точно также? Правда, я понятия не имею, к чему это приведет, но ведь не ошибается только тот, кто ничего не делает, верно?
