Александра Лисина - Первый удар
— Много, — спокойно ответил мастер Драмт. — Насколько я знаю, у Его Высокопреосвященства ал-тара Георса дейри состоит из белого цвета на две трети. У священников второго круга — почти как у тебя. Третьего — чуть меньше половины, затем идут Карающие, у которых количество белого колеблется в среднем до трети ширины дейри, и далее — по убывающей. Церковь верит, что именно этот дар был некогда передан первому ал-тару самим Лучезарным. Ведь белый — это изначально цвет самого Аллара. Поэтому знак Церкви — всегда только чисто белый. И на флаге Валлиона (и, соответственно, гербе королевской династии тоже) преобладает именно он.
Я мигом припомнила флажки над палатками в лагере и кивнула. Да, верно: герб Валлиона — золотое солнце, встающее над одинокой горой, изображенной на ослепительно белом фоне. А над шатром воинствующего святоши всегда билось безупречно чистое белое знамя. Понятно теперь, почему. Да и плащи они свои белоснежные, похожие на плащи средневековых крестоносцев, тоже не зря носили. В общем, принцип ясен. Осталось лишь уточнить некоторые детали.
— А почему с таким даром чаще всего становятся Карающими? — снова спросила я.
— Чтобы легче было разбираться с Темными магами. И с Высшими демонами тоже. Каждого ребенка проверяют на наличие этого дара. Почти в каждый его приход в Церковь, потому что известно, что дар иногда открывается очень поздно. Признаться, я был сильно удивлен, увидев тебя с подобным даром, но при этом узнав, что ты не попал под пристальное внимание Церкви. Думаю, Горан, когда вернется, непременно доложит о тебе ал-тару.
Я нахмурилась: а вот этого бы не надо. И вообще, я больше к храмам ни ногой — не надо мне такого счастья. И не надо, чтобы меня изучали, как лабораторную крысу, в застенках какого-нибудь особо закрытого монастыря, подозрительно напоминающего Гестапо. Сейчас-то Горан вряд ли ко мне сунется — дел еще полно, Прорыв перед носом. Но когда его угроза перестанет маячить перед внимательными глазами Его Преосвященства (надо же, титул какой! прямо как у нас!), надо мной быстро попытаются взять плотное шефство. И в этой связи мне, наконец, совершенно ясен и многообещающий взгляд Горана при нашей последней встрече.
Я вдруг пристально взглянула на мастера Драмта.
— А зачем вы рассказывает это мне, господин маг?
— А я любопытный, — усмехнулся он. — И мне не менее интересно взглянуть на твой дар поближе.
— Значит ли это, что у Церкви и Магистерии довольно напряженные отношения?
Маг выразительно покосился на прислушивающихся рейзеров.
— Трудный вопрос, юноша. Но должен сказать, что было время, когда Церковь была против проявлений любой силы, кроме силы Аллара. И было время, когда Святой Престол выступал против образования нашей Магистерии.
Понятно: внутренние войны на почве несогласия по вопросам веры. Неразрешимые противоречия. Святоши наверняка считали магов приспешниками Айда, так как, дескать, их сила не от Светлого бога. Доказательство — то, что Аллар вряд ли допустил бы появление Темных магов в своем «чистом и светлом» мире, следовательно, любой дар потенциально опасен, и, следовательно, подлежит немедленному уничтожению. Вместе с носителем. Е-мое. Как бы тут не повторилась история со средневековыми кострами!
— К счастью, Его Величество Киорт Седьмой, дед Его Величества Эннара Второго, еще двести лет назад сумел разрешить наши разногласия с Церковью, — пояснил мастер Драмт, видимо, почувствовав мое настроение. — С тех пор между Магистерией и Престолом существует договоренность, по которой каждый из наших выпускников проверяется на наличие Тьмы ставленником ал-тара или же им самим. Своеобразный контроль, который выгоден обеим сторонам. За это Церковь приняла магов, как еще одно выражение воли Аллара, и разделила в своем понятии обычных магов и Темных.
Я хмыкнула.
— Умный был дядька ваш король Киорт. Догадываюсь, сколько нервов ему попортило противостояние Церкви и магов, раз уж только с появлением Жреца все это более или менее прекратилось.
Маг дипломатично промолчал. А я больше не стала задавать провокационных, затрагивающих веру вопросов. Потому что додумать все остальное не составляло особого труда: как выясняется, двести лет назад Церковь и Магистерия перешли от открытой войны на новый уровень противостояния — в подполье. Что было раньше, гадать тоже долго не надо: опыт моего родного мира достаточно хорошо описан в учебниках истории. Вот только здесь святоши оказались чуть более терпимыми, так что согласились на видимость мирного сосуществования. Как вынужденно согласились на него и маги, которым «белые плащи» в свое время наверняка немало крови попортили. А теперь каждый из них наверняка потихоньку строит козни другому и, не исключено, что перехватывает особенно любопытных индивидуумов, стремясь взять их под свое крыло. Что это давало Церкви — понятно: пока существует Невирон, Карающие были и будут востребованы. Но вот что получала от этого Магистерия? Не из природной же вредности они воровали друг у друга кандидатов в маги или священники? Суть-то дара все равно остается одна. Ну, чуть больше там белого или чуть меньше… какая разница? Или она все-таки есть? Ведь способность не поддаваться магии в некоторых ситуациях может стать гораздо важнее, чем просто магический дар. Черт. Я все еще слишком мало знаю. Хотя, наверное, шанс узнать это у меня есть. На собственной шкуре, разумеется, потому что, чует мое сердце, за мою дейри уже развернулась нешуточная борьба. Иначе зачем бы мастер Драмт стал бы меня так откровенно предупреждать?
— Благодарю вас, мастер, за разъяснения, — многозначительно поклонилась я.
Мастер Драмт тонко улыбнулся.
— Не за что, юноша. Я рад расширить ваш кругозор в любое время.
Ага. И свой собственный, разумеется, тоже. Хитрец. Ладно, запомним и воспользуемся, раз нам дают столь явные намеки. Заодно, подумаем, как впоследствии избежать пристального внимания Церкви. А пока — все, на боковую. Пора спать. И надеяться, что рассказанное сегодня не превратится для меня в один прекрасный день в самый настоящий кошмар.
К следующему полудню мы успешно перевалили высшую точку маршрута и благополучно спустились почти до середины противоположного склона. Спуск был отличным, ровным и прямым, как стрела, наклон горы приемлемый, так что дело пошло гораздо быстрее, чем на подъеме. И уже к вечеру мы буквально скатились к самому подножию, успев и местность внизу рассмотреть, и к Расщелине приглядеться, и на лес настороженно покоситься, и даже плотно перекусить.
Все же спускаться — это вам не в гору переть.
