Дмитрий Емец - Ладья света
— Может, попросить у Багрова Камень Пути? На время? — предложила Дафна.
— Нет уж! Сам справлюсь! — не согласился Меф, из которого вновь проглянул упрямый баран.
Заснул Буслаев поздно, а проснулся рано, потому что замерзший Депресняк ухитрился втиснуться ему между грудью и подмышкой. Возможно, из-за Депресняка Меф сильно приуныл, ощутил себя вымотанным и уставшим. Воздух в палатке был надышанным. Снаружи едва брезжил серый рассвет, окрашивающий все вокруг в серое. На ткани палатки сидели комары и ждали утренней побудки. Среди комаров был и один овод со сломанным крылом. Мефодий почувствовал, что упал духом, но отжался, встал и решил жить дальше.
Дафна спала легким утренним сном. Лицо у нее было розовое, дыхание свежее. Буслаев поцеловал ее в скулу около глаза, и во сне она вздрогнула щекой, решив, что это комар.
Мефодий потянул молнию палатки вверх и на четвереньках выполз на траву, покрытую изморозью. Кроссовки, которые он накануне оставил снаружи, были насквозь мокрые.
Буслаев вскинул лицо и стал искать солнце. Место, где оно покажется над болотами, уже угадывалось. Тучи там были ярче, и в небе ощущалась уже некоторая надежда.
— Свет! Я знаю, что ты есть! Я не знаю, чего ты от меня хочешь, но пусть будет так, как хочешь ты, а не я! — громко сказал Меф.
За его спиной кто-то хмыкнул — полуодобрительно-полунасмешливо. У костра сидела Малара и жарила на углях утку.
— Птичка тут мимо пролетала. Завтракать будешь? — спросила она у Мефа.
— Нет, — сказал он.
— Ну и правильно! Я бы все равно не поделилась! — одобрила Малара, и на ее смуглом лице блеснули очень белые зубы.
Глава 19
Пять значений «Я Тебя Люблю»
И еще: все люди бессмертны. Но иногда человек деревенеет. Оцепеневает. Застывает в тоске, в пустите. Мозг встречает препятствие, связанное или с ленью, или с саможалением, и, ища самооправданий, годами топчется на месте.
Эссиорх
Мало-помалу солнце согласилось зафиксироваться на небе, и над поляной раскочегарился день. Валькирии повыползали из палаток. Ильга и Хола жаловались, что умирают. Хаара числила зубы, сплевывая пасту в болото. На шее у нее болталось полотенце. Оруженосцы возились у костра. Кто-то бросил в него банку сгущенки, и ее раздуло в непонятный шар.
— Кто это сделал? Между прочим, я ее на себе перла! — завопила Радулга, которой с утра обязательно нужно было на кого-то поорать для разогрева голосовых связок. Она присела на корточки и стала выкатывать раскаленную банку палкой.
Алик осторожно поднял палец, показывая на кого-то через костер. Радулга повернулась, пылая праведным гневом. Палец Алика показывал на… Фулону!
— Ну я это сделала! Мы так в студенчестве развлекались! Вареная сгущенка называется. Но сейчас банки другие какие-то… В общем, не получилось!
Вскоре все сидели у костра. Чай из минеральной воды с газом был кошмарный, но другой не оказалось. Покупая в Сургуте воду, оруженосец Гелаты не посмотрел на этикетку.
Малара предлагала взять воду из болота и прокипятить ее, процедив через марлю.
— Ни за что! Я вчера видела, что в болоте еж дохлый плавает! — сказала Ильга.
— И чего такое? Думаете, на какой воде я гречку сварила? Которую вы, уже, между прочим, слопали!
Ильга с Холой позеленели и бросились от костра.
— Странное дело! Чем ты дальше, тем я тебя больше люблю! — задумчиво глядя на Малару, сказала Ламина. Малара усмехнулась:
— А че такого-то? Ой, ежик! Ой, дохленький! Да выловила я его! Вон в рюкзаке лежит. Хочу в нем вечерком ножом поковыряться!
Внезапно в воздухе что-то полыхнуло. Небо над болотами расступилось, прорезанное извилистой линией. Появились прозрачные ступени лестницы, ведущей в Эдем. Одновременно такой же извилистой линией треснула земля, обнажив смрадно дышащий серой Тартар.
А потом все увидели, что поляна от одного болота и до другого запружена стражами — светлыми и темными. Друг на друга они не бросались и вели себя довольно мирно. Видимо. Запретные Бои были особым временем, и здесь действовали свои законы.
Оруженосцы торопливо гасили костер. Какой там чай! На поляне было теперь столько стражей, что казалось, они поставили палатки в метро в час пик.
Мефодий, сидевший у костра босиком, торопливо сунул ноги в мокрые кроссовки и, стараясь не утратить героического выражения лица, на четвереньках побежал в палатку за спатой. В палатке он попытался высушить кроссовки с помощью магии, но, волнуясь, переборщил и едва не задохнулся от едкого химического дыма.
Когда Буслаев, выкричав себе в палатку запасные кроссовки оруженосца Бэтлы, вновь оказался снаружи, он обнаружил, что на поляне произошли огромные изменения. За считаные минуты стражи установили барьер, четко отделивший зрительскую зону от арены, где будет проходить сражение. Барьер был обозначен обычными натянутыми между колышками веревками, однако слабое сияние над ними подсказывало, что через такую веревку не прорвется даже Лигул. Проход был оставлен только н одном месте.
Меф стоял со спатой, недоуменно озираясь. Он ожидал, что все собрались тут ради него, что его поединок с Джафом станет сердцем состязаний, но, похоже, ошибался. На него даже внимания никто не обращал. Хотя нет, все же поглядывали, но так, как это делают стражи мрака — неуловимо. Взгляд чувствуешь, и его направленную злобу тоже ощущает а вот откуда он брошен — кто его знает?
Златокрылые, напротив, смотрели на Мефа не таясь. Доброжелательно, но будто с легким вопросом, сути которого Мефодий постичь не мог. Среди них, хотя и чуть в стороне, Буслаев увидел Эссиорха. Держался он спокойно — видимо, оставил Улиту под охраной кого-то из светлых и не волновался о ней.
Эссиорх махнул Мефу рукой, но подходить к нему не стал.
Златокрылые стояли торжественные, сияющие, на крылья и смотреть больно. У большинства — стандартные длинные флейты со штыками. И лишь у одного в одной руке короткая тростниковая дудочка, а в другой — рапира. Вроде бы не магическая рапира, но по краю точно нить золотая пробегает. И сам страж молодой, безусый, с узкими полудетскими плечами и в холщовой рубашечке с пояском. Вроде безобидный, но Мефодий знал, что если кого-то и надо опасаться, то это именно нестрашных. Их обычно недооценивают. Почему-то все боятся искореженных, громадных, со свернутыми на сторону носами, и в голову никому не придет, что ест и один раз нос свернули, то и в другой свернут.
Заметив, что Буслаев на него смотрит, юный страж приветливо помахал ему флейтой. Мефодий в ответ помахал ему спатой, но вышло несколько двусмысленно, и Меф сунул спату под мышку.
